Тайна президентского дворца
Шрифт:
— Командир, объясни друзьям, нельзя фотографировать, — сказал кто-то из ребят, увидев наши приготовления к вылету птички из объектива.
Володе Шарипову не надо было повторять. Нельзя, так нельзя. Привлекло внимание обращение к нему — командир. Старшие офицеры, а тут — старлей, и вдруг — «командир». Откуда кому-то было знать, что Шарипов командовал штурмовой группой. Ими, значит. Старшими офицерами. Из КГБ…
Пришла пора прощаться. Раненые решили пройтись по свежему воздуху. Поддерживая ребят, гурьбой похромали по заснеженным стежкам нехоженого сада — чистым, нетронутым следом. Хорошо было утопать в первом снегу, в хлопьях, застивших свет фонарей, и лица, и глаза. Было общее настроение беззаботности. Мужи летали в облаках. Им в том пособляли выпитое вино, роскошь снегопада и раннее рандеву с коллегами из комитета республики, который раззадорили слухами. Дескать, всем, кто ранен, Героя дадут, остальным —
Правда, Юрий Дроздов, пережив скандальное награждение, открестится от слов неизвестного информатора из ресторана «Узбекистан» и заговорит о высоком смысле выполненного долга перед родиной и партией. А обещание высоких наград подал как дело, вроде бы, десятое.
Новый год они встречали в Ташкенте. Неделями позже и Москва их встретит радушно. Родная фирма тоже не поскупится на торжественный прием. И, как принято, почести окажут — кому какие. Генералы, которые не испачкали себя кровью, в тиши кабинета председателя докладывали о свершенном. Хвалили народ, выживший и пораненный, переходили на голосовую печаль, рапортуя о погибших. Сотворив многозначительную паузу и приглушив звук собственного горла, назвали имя того, кто собственноручно убил президента Амина. О своих заслугах скромно помалкивали, и это была самая честная строка устного донесения. Бойцов рангом пониже поводили по кабинетам. Их поздравили и расхвалили. Проводили товарищей в последний путь. Дали парочку дней на роздых. Призвали на службу — и покатили будни, заглаживавшие раны души, подправлявшие память, унимавшие боль. Готовили представления, писали, переписывали. Потом бумаги ушли куда-то по команде, где-то «загуляли», и наступило ненарушимое затишье. Казалось, и не было событий 27 декабря, Кабула, дворца Тадж-Бек в долине Дар-уль-Аман…
А Братерский по горячим следам событий умостился в уголке и принялся кропать о пережитом. И как-то все это, написанное, он странным образом не согласовал со старшими, умудренными житейским и служебным опытом, которые сами не пишут, но точно знают, как надо писать, да и вообще — как ручку уверенно держать, чтобы сочинить что надо. И сообщил тот сочинитель, стремясь к точному изложению действительности в духе социалистического реализма, следующее: «Награждено 400 человек, вплоть до машинисток и секретарш». Хочешь не хочешь, а после подобного реализма надо давать отповедь. Подключили генерала Дроздова, он и заклеймил позором: «Я глубоко сомневаюсь в правдивости отдельных утверждений В. Братерского. В составе штурмовых групп его не было. За его хлесткими высказываниями я не вижу ничего, кроме незнания фактов, небрежности и некомпетентности. Звезд Героев нам не обещали, нам просто поручали выполнение оперативного задания. Так пишут те, кто сам там не был, но все и больше всех знает».
Я там не был. И не помышлял собирать компромат на чекистских генералов — хотя не им же одним нас коллекционировать. Но коль Дроздов идет в лобовую атаку, возражу и ему. Без домыслов, версий, напрасных рассуждений — они ведь доки опровергнуть праведное, оборотить так, что свят-человек вдруг объявится чертом рогатым. Сошлюсь на тех, кто там был «в составе штурмовых групп».
Командир группы «Гром» майор Романов: «Многие наградные документы по обязанности командира писал я. Без моего участия практически ничего не оформлялось. Но, как водится, сначала писали одно, потом это нужно было кому-то отдать на прочтение, потом переписать по новой согласованный текст, то есть подчистить „подвиг“, а потом… с кем-то поделиться и местом в операции — попросить потесниться бойцов в атакующей цепи, приняв в свои ряды рекомендованного товарища свыше. А куда ты денешься — разнарядка и приказ. В итоге за проведенную спецакцию далеко от Москвы получили награды и те, кто не покидал даже на час Белокаменную, вплоть до машинисток. Велась целая кампания. Отдельные руководители, имеющие косвенное отношение к событиям, а то и вовсе непричастные, получали куда более высокие боевые награды, чем мои ребята. Несправедливость жуткая. Когда награждение состоялось, смирился».
Николай Берлев: «Долго, как колоду, тасовали наградные списки. Вначале к званию Героя представили семерых офицеров: Бояринова, Козлова, Карпухина, Романова, Голова, Семенова, Полякова. Проводимое расследование (по фактам мародерства) вышибло из их рядов Романова — Героя ему не дали. Яков Семенов, командир группы „Зенит“, вылетел вообще из „героических“ списков и попал в „краснознаменные“. Он оказался в одном перечне рядом с какими-то бабами из управления».
Виктор Карпухин: «Насколько я знаю, активно задействованных сотрудников КГБ в Кабуле на всех объектах было около 140–150 человек. Пусть еще человек двадцать-тридцать,
28 апреля 1980 года вышел закрытый Указ. Звание Героя Советского Союза было присвоено Бояринову (посмертно), Карпухину и Козлову. Генерал-майор Дроздов был награжден орденом Октябрьской революции.
Кому высверлилась эта стереоскопическая, эта слабоголовая идея с этим орденом? Небось гордился человек таким своим проявлением в духе нетленных трациций ленинской когорты ЧК-НКВД-МГБ-КГБ. И, знать, охвален был скупым словом и поощрен одобрительной улыбкой самого председателя — именно он подписывал представление. И акцент при вручении, непреложно, сделали на неслучайности награждения генерала именно этим орденом. Но забыли уточнить в атмосфере торжества, что, согласно статута, орденом этим награждаются за активную деятельность, направленную на развитие и углубление дружественных связей (!) между народами Советского Союза и других государств, укрепление мира (!) между народами.
Есть и такой пункт: за особые отвагу и мужество, проявленные в боях с врагами советского государства. Но этот параграф, согласимся, никак не относится к Дроздову. Ибо уничтожались конкретные люди, которые никакими нормативными документами, правилами, уложениями, постановлениями судов и международными актами по определению не могли быть отнесены к понятию «враг» и никак не отождествлялись с «врагами советского государства». И потом, Юрий Иванович никак не претендовал на проявление «особой отваги и мужества». Ибо скромненько вел себя «на передовой», припугивал разве что маленько бойцов перед атакой. Сам в огонь не лез, из броневичка понапрасну не высовывался, головой под градом пуль в разные стороны не крутил. А с «укреплением мира между народами» — если, конечно, мерить по-чекистски — все в полном ажуре. У них как пойдет стрельба на центральной площади или у дворца — так крепление власти, как убийство лидера — так радение за народ…
Словом, пожаловали генерала-чекиста орденом Октябрьской революции. Как будто в насмешку над самим эпохальным событием — переворотом. Вроде как глумеж учинили над КГБ — штабом очередного, затеянного ими «декабрьского восстания». И мятежного генерала Дроздова — карающий меч этой самой революции и освободителя угнетенного народа — выставили на смех курам. Такая вот небылица вынарядилась в лицах и значках…
Первую «пятерку» чествовали 21 мая 1980 года. Грудастых девочек в этот список не включали. Карпухину, Козлову, Романову, Голову, Полякову вручали награды в Георгиевском зале. Заметим, что командира группы «Зенит» Семенова, как и мадемуазелей из спецотделов для спецзаданий, и близко не подпустили к порогам Кремля. Не по его ступне оказался порог, и не тот порог пытался взять приступом боец Яша Семенов. Это месяцами раньше он был нарасхват у чужого порога: что своим, что чужим. А как отлегло в Комитете от заботы — ликвидации Амина, так и товарищу Яше, и некоторым другим его товарищам указали молча перстом: вот тебе Бог, а вот порог. Дескать, изыди, боец, такой-сякой, не шибко героичный.
К акции получения наград людей готовили, как водится, старательно и основательно: с инструктажом, разными умными наставлениями и рекомендациями. Отдельные установки относились к проявлению скромности, соблюдению приличествующей сдержанности: например, не следовало крутить головой по сторонам и громко выражать свое восхищение роскошью зала и росписью стен. Прозвучало настоятельное требование: выказать глубочайшее уважение и искренне исторгнуть порцию любви к горячо любимому, родному правительству и лично дорогому Леониду Ильичу. Требовалось не показушное благодарение, а совершенное в светлом и радостном припадке. Наконец, бойцам надлежало проникновенно, четко выговаривая чеканное слово, без запинки и всякого там замешательства (чай, не робкие пролетарии — ударники ратного труда собраны) обещать оправдать высокое доверие и приложить все силы, не щадя живота своего, к верному служению во имя торжества…
Леонид Ильич пообещал Андропову лично поздравить его орлов. Однако в последний момент генсек проигнорировал героев. То ли слухи дошли, что дело-то с душком оказалось — по части прибрать чужое, когда перед броском в атаку командиры забыли предупредить своих бойцов: «Воитель, опомнись, там, в бою, охолонь, всех уничтожив! Укроти инстинкт хапужный — не хапай то, что даже брать грешно…» То ли вождь поймал политический момент: мир гневится и шумит от оккупации Афганистана, а первое лицо привечает тех, кто раздолбал дворец, раскачал зыбкое вчерашнее равновесие в мире; словом, о ком надо молчать крепко, а не здравицы воздавать всенародно… Как бы там ни было, переложили чествование на сутулые плечи заместителя, Василия Кузнецова.