Тайна пропавших картин
Шрифт:
Прости и прощай.
Алексей».
Что? Почему? Ничего не понимаю!
Он уехал и сказал мне «Прощай»?!
Да, это было безумно больно! Я прорыдала в подушку почти всю ночь. А при воспоминании о словах «то, что было между нами, – приятно», мне хотелось ему отомстить и выйти замуж за Антона. Но в глубине души всё-таки понимала, что это будет месть не ему, а мне самой.
Но, проснувшись утром, неожиданно осознала, что сейчас мне обязательно нужно поехать в Полянск. Уже не только ради того, чтобы спастись от замужества с Антоном Кончаловским. А еще для того, чтобы найти Алексея и объяснить ему: он не прав. Ведь он же, правда, не прав! Разве можно бояться любви и говорить о каком-то возрасте? Это глупость! Главное, счастье быть вместе! И любовь… А она между нами есть, я уверена… Я чувствовала это, когда он целовал меня…
Глава 6. Что ни сделаешь ради любви!
Почему любовь так меняет нас? Почему она делает нас взрослее? Почему, осознав, что не всегда случается, как нам хочется, мы не принимаем это так, как есть, а испытываем боль и страдание?
Я ехала в поезде, сидела у окошка, смотрела на пейзажи, проплывавшие мимо. Грусть одолевала меня. Еще вчера я прыгала как ребенок по пляжу, могла залезть на дерево в порыве детских чувств, а сегодня чувствую себя взрослой женщиной. Мне не хочется ни скакать, ни смеяться…
Внутри болезненно отдаётся любая мысль об Алексее и о том, что я сделала ради него.
Конечно, папа и мама уже нашли записку в моей комнате. Им бесконечно стыдно, грустно и неудобно перед людьми, что я так поступила. У меня сейчас тоже нехорошо на душе: тоже и стыдно, и грустно, и неудобно перед родителями. Особенно перед папой, которого я просто бросила на произвол судьбы. Но и перед мамой тоже, наверняка сильно страдающей от этой ситуации: ведь ей и мужу хочется помочь, и меня жалко.
Однако страх, что я должна была выйти за Кончаловского, до сих пор заставлял меня ёжиться. Антон – не тот человек, жизнь с которым в конечном счете встанет на нужную колею. Возможно, если бы я его совсем не знала, было бы проще. Пока привыкала, пока понимала, что он за человек… Глядишь, и стерпелось бы, и слюбилось. Но я знаю, что он притворяется лучше, чем на самом деле, что душа его в некоторых поступках – чёрная. Быть с ним – это пойти против всех моих принципов.
Мои милые папа и мама… Они все равно рано или поздно простят меня. А я пока поживу у тети в городе Полянске… Все утрясется, и я вернусь.
Вдруг меня озарило: я поговорю с тетей. Она – очень мудрая и справедливая. Тетушка обязательно поможет мне найти
Потом мысли вернулись к Алексею. Мне нужно во что бы то ни стало встретиться с ним в городе, объяснить ему всё, признаться, если уж это так необходимо, в своих чувствах. А дальше – будь что будет…
Мечтания о том, что всё можно исправить, согревали душу. Я уже давно простила Алексею те слова в письме и то, что он уехал, не поговорив со мной.
Да и как я могла осуждать его, если сама поступала некрасиво?
Вот с такими мыслями я приехала в город Полянск.
На вокзале было шумно из-за извозчиков: они кричали, зазывая себе седоков. Вся эта орущая братия пугала меня, поэтому я выбрала самого спокойного, кто просто сидел на козлах и ждал. Спросила о цене, мысленно согласилась. Извозчик спрыгнул с козел, помог мне поставить сумку и забраться в повозку…
…Тетин дом был в центре города.
Дверь открыла старая Гертруда, вечная помощница в этом доме. Имя ей совсем не подходило. Она была круглолицей женщиной славянской внешности. Ничего немецкого. Но возможно, у нее присутствовали немецкие корни, если родители нарекли ее именно так.
– О! Сашенька! – воскликнула Гертруда и крепко обняла меня. – Вы приехали сюда всей семьей? – спросила она, выглядывая за дверь, но никого не обнаружив, удивленно обернулась ко мне: – Вы приехали одна?!
Я опустила голову и тихо произнесла:
– Да, Гертруда! Я приехала одна!
Чувства, прятавшиеся в душе всю дорогу, переполнили меня, и я, припав к плечу женщины, расплакалась.
Гертруда, мягко обхватив меня за плечи и что-то приговаривая, завела в дом. Я слышала, как хлопнула за нами дверь.
– Ну, не плачьте! Все перемелется, – усаживая меня в кресло в гостиной, ласково приговаривала она. – Посидите здесь. Я сейчас пошлю кого-нибудь за Тамарой Александровной. Она в гимназии.
Гертруда накрыла меня большим пушистым пледом и вышла из гостиной.
Я почувствовала себя лучше. Может, действительно, всё образуется? Не может быть, чтобы было иначе. Ведь все любят меня. Зачем им делать мне больно? Когда-нибудь мне будет смешно вспоминать этот период своей жизни, а также побег из родного дома…
…В тепле и тишине я задремала. Когда открыла глаза, моя тетушка сидела в комнате, в кресле, напротив, с любовью смотрела на меня и улыбалась. А мне показалось, что прошла ровно одна минута, пока я спала.