Тайна раскроется в полночь
Шрифт:
– Инна, расскажите мне, пожалуйста, об обоих покушениях на вашу невестку Ольгу. – Я ненавязчиво наблюдала за выражением ее лица в то время, как звучали мои вопросы. – Первое покушение, когда ей на голову свалилась груда кирпичей. Чему лично вы стали свидетелем в тот день?
Как только речь зашла об этом и прозвучало само слово «покушение», Инна перевела взгляд на окно: в стремительно сгущавшихся сумерках все отчаяннее хлестал о стекло холодный дождь. В ее лице появилось неуловимое выражение – брезгливости? Легкого пренебрежения по отношению к Ольге?
– Вы, наверное, не хуже меня
Тут она снова завздыхала, задвигалась на месте, вновь напомнив мне кудахтающую наседку.
– Ольга – я понимаю, что, наверное, несправедлива к ней, как говорится, не суди и не судим будешь, и все-таки… Она избалованная девчонка, которой с юности повезло встретить нашего Германа. Со дня той встречи она может не думать о деньгах, а лишь о том, как их потратить. Знаю, грех мне судить ее, но… Но подумайте сами – она ничего не делает! Только носится со своей глупой мистической идеей некой блудницы, возомнившей себя чуть ли не Господом Богом! А это великий грех. Чем читать блудные книжки, лучше бы занялась женскими делами – вела бы дом, заботилась о муже, хоть бы раз постирала ему да погладила рубашку! Так нет же – всем этим занимается моя сестра Светлана. Стало быть, она и есть настоящая хозяйка дома!
Она даже слегка порозовела – это необыкновенно шло ее чистому и свежему лицу с рыжеватыми выбивающимися из-под косынки прядями.
– Каюсь, не мне судить Ольгу – Бог ей судья. У меня у самой подрастают две дочки – истинное стихийное бедствие! Особенно Наталья, ураган, а не девчонка! Галина гораздо спокойнее и рассудительнее. И вообще…
Она глубоко вздохнула и бросила взгляд в стремительно темнеющее окно, словно запасаясь силами на долгий рассказ.
– Наверное, мне следует самой рассказать вам свою историю, наверняка Герману будет не совсем удобно это делать за меня…
«Наивная чукотская девушка!» – тут же мелькнула у меня в голове мысль, и я бросила взгляд на файл в моей руке, где Герман без всякого неудобства сообщал, что «Инна – приемный ребенок в семье». Господи, ну почему я такая ехидная?
– …Я ведь в их семье – приемная дочь. – Надо было слышать, как сообщила мне этот факт Инна – так, словно открывала тайну века. – Мои приемные родители усыновили меня, когда у них уже родилась Светлана, ей было шесть лет – просто, как они сами рассказывают, моя мама, мать-одиночка, жила с ними на одной площадке в подъезде, и они с ней неплохо ладили. Я с самого рождения была рыженькой, как и Коопы, они все шутили, говоря, что, видимо, они с соседкой одной крови – огненно-рыжей. А потому, когда моя мать внезапно умерла от непонятной болезни, Коопы тут же усыновили меня. Говорили: не могли себе представить, что эта милая девочка попадет в детский дом. Так я и стала Кооп, и ни разу никто не дал мне знать, что я – неродная в этой семье. Просто когда я стала постарше, мне рассказали о моей
Что тут можно сказать – только благополучно проглотить собственные нехристианские мысли да выразить свое сочувствие и одновременно радость, что все в судьбе этой женщины сложилось столь благополучно. И все-таки я решительно повернула назад – к вопросу, с которого начала наш разговор:
– Инна, и все-таки, возвращаясь к моему первому вопросу: так что вы можете рассказать мне о первом покушении на Ольгу? Что видели, слышали конкретно вы?
Она вновь лишь нахмурилась и передернула плечами.
– Я слышала только общую реакцию, разговоры на кухне – меня при покушении здесь не было, так что смело можете вычеркнуть Инну Кооп из списков подозреваемых. Я как раз была в церкви, что тут неподалеку: поставила свечку в память мамы, помолилась да отправилась домой. Только зашла, как чуть ли не с порога ко мне бросилась Светлана: «Ты такое пропустила! Наша Ольга чуть не померла, вся в кровище, ужас! На нее в подвале полстены обвалилось. Дошляндалась!» Ну, и рассказала мне все, что знала. Дескать, Герман только зашел в дом (он пришел пообедать), и к нему тут же, из темноты, шагнула Ольга, как привидение: белая как смерть и вся в крови, так и рухнула ему на руки. Герман от ужаса завопил нечеловеческим голосом, и на этот крик все сбежались – Светлана, Мария, обе мои дочки, мать Ольги, и наша мама тоже выглянула. Не было только Гошки, и папы тоже не было – он обычно рано обедает и сразу ложится вздремнуть.
– А Гоша? Вы не в курсе, что делал он?
В ответ она вновь лишь нервно передернула плечами.
– Понятия не имею. Сын Марии для меня загадка: молчит, только глазки блестят, никогда не знаешь, о чем он думает, что у него в голове. Учиться не желает, работать тоже. А вот Герман мальчишку безбожно балует, дает ему деньги без меры. Я, конечно, понимаю – Герман хочет сына, мечтает о нем, а потому как Ольга никак не родит ему наследника… Но уж лучше бы он заставил парня учиться или работать, чем пачками деньги ему совать.
Она с шумом перевела дыхание и вдруг наклонилась ко мне с таинственным и слегка зловещим видом.
– Моя Наталья как-то сказала, что Гошка вроде как магией занимается – называет себя Мерлином, творит непонятные заклинания, и все в том же роде. Вот таких в прежние времена и сжигали на кострах, и с этим я согласна на все сто – не потому, что все эти колдуны зло в мир несут, а потому, что бездельники!
Надо было видеть, как она оживилась при этих словах – словно так и видела, как нелюбимого племянничка сжигают на костре.
Я слегка откашлялась и наиделикатнейшим тоном задала следующий вопрос, логически следовавший из прозвучавшей тирады Инны:
– Инна, а вы сами где трудитесь?
Возможно, данный вопрос был моей тактической ошибкой – быть может, и не стоило намекать дамочке, что она сама живет, прошу пардону за грубость, на халяву в доме брата, но уж слишком рьяно она осуждала бездеятельность неизвестного мне до сих пор Гоши, которого вполне можно было оправдать его юным возрастом и присущими юности метаниями в поисках своего пути. И все-таки я не удержалась и капнула ложечку дегтя Инне на язычок.