Тайна Рио де Оро
Шрифт:
Пазио парень хоть куда! Люблю его за такие откровенные излияния чувств. Охотно пожал бы ему руку, если бы это не выглядело слишком претенциозно.
Во время нашей беседы мы замечаем в лесу тревожный признак — становится все больше муравьев, длинными вереницами пересекающих тропинку. Собственно говоря, ничего плохого в этом нет, но мы знаем, что такое скопление муравьев предвещает скорый дождь. И действительно, солнце светит все тусклее, едва пробиваясь сквозь сгущающие тучи.
Перейдя вброд какую-то речушку, мы спугиваем гревшуюся на тропинке неядовитую змею канинану, которая при виде нас стремглав исчезает в кустах.
— А, холера! Удрала налево! —
Пазио удовлетворенно смеется и разъясняет:
— Кабоклё верят, что если змея переползает дорогу с правой стороны на левую, то это предвещает несчастье.
— Кабоклё верят, а польский колонист боится! — подсмеиваюсь я.
— Вот еще, боюсь!.. Просто не желаю, чтобы эта змея-бродяга вмешивалась в наши личные дела.
Муравьи предсказали дождь, и он начался. Лес пропитывается водой, как губка. От ливня тело защищает прорезиненный плащ, зато ноги совсем промокли.
После полудня снова выходим к Иваи. На самом берегу тропинка кончается; на той стороне реки находится Росиньо, лагерь индейцев. Его еще не видно, так как он скрыт за высоким, поднимающимся метров на пятнадцать берегом.
Вдали купаются двое индейцев. Кричим им во все горло. Они услышали, и вскоре к нам подплывает каноэ. На веслах сидит старый индеец, который при виде Пазио выражает удивление, но здоровается с ним спокойно, как будто они расстались только вчера. Во время переправы через реку Пазио говорит мне, что хорошо знает индейца; его зовут Жолико, он старый друг и они не виделись три года.
От выпавшего дождя похолодало. Ноги промокли, и это вызывает легкий озноб. Чувствую, что заболею, если немедленно не сниму брюк и сапог и не высушу их.
Индейская «савуар-вивр» [25]
Под дождем мы карабкаемся на скользкий берег, лихо преодолеваем гору, минуем какую-то приземистую хижину и, пройдя сотню шагов, добираемся до цели. Ранчо капитона Зинио (сокращенное от Еугенио) — это большой дом длиной свыше десяти метров. Он производит на нас впечатление дворца — тем более, что построен он из глины, а не из бамбука. По сравнению с шалашами на Марекуинье бросается в глаза его зажиточный вид.
25
Житейская мудрость (франц.).
В доме мы застаем множество людей — с десяток мужчин разного возраста, сидящих вокруг очага, а в углу несколько женщин и детей. Мужчины беседуют и курят сигареты из кукурузной паи, женщины старательно плетут шляпы.
Все, так же как и Жолико, приветствуют нас спокойно, почти небрежно, без многословия. Пазио здоровается только с мужчинами, на женщин не обращает внимания, я же говорю «бао диа» всем. Потом садимся среди индейцев.
Меня поражает одна деталь. Индейцы эти одеты гораздо чище, а выражение их лиц — осмысленнее.
— То ли мне так кажется, — тихо обращаюсь к Пазио, — но эти индейцы как будто из другого племени, чем те, с Марекуиньи?
— Они не похожи на тех, это правда, хотя из того же племени… Не похожи потому, что перестали быть лесными
— Выдумываете, Томаш!
— Пусть мне обезьяна морду искусает, если вру!
По нелепой лесной традиции оживленный разговор не может начинаться сразу. Пазио время от времени говорит с индейцами о каких-то пустяках, те скупо отвечают ему. Так проходит с добрых четверть часа. Наконец меня охватывает беспокойство и я спрашиваю Пазио:
— Кто из них капитон Зинио?
— Его здесь нет. Но он придет с минуты на минуту.
— Томаш! — торопливо говорю я. — Мне холодно, я промок, разболеюсь, как бог свят. Почему они не угощают нас шимароном?
— Потому, что нет хозяина. Они тоже гости, как и мы.
Меня охватывает отчаяние. Мне грозит лихорадка и трехдневная головная боль. Тибурцио не без оснований боялся дождя. Окидываю взглядом сонную компанию и заявляю Пазио:
— Я немедленно снимаю брюки и кальсоны и буду сушить их над очагом!
Пазио удерживает меня:
— Ради бога не надо, нельзя!
— Как так нельзя?
— Неудобно. Индейцы восприняли бы это как оскорбление.
Слушаю совет Пазио и брюк не снимаю. У Пазио есть опыт, он знает, как вести себя с короадами, а несколько недель назад я дал ему и себе слово, что буду поступать лишь по его указаниям.
— Садитесь хотя бы поближе к огню и старайтесь высушить одежду на теле… — предлагает он.
Легко ему давать столь мудрые советы, когда они невыполнимы! Индейцы тесным кругом сели у очага. Втиснуться между ними невозможно, каждый из них хорошо сторожит теплое место.
— Где же тут сесть? — ворчу я, уже основательно разозлившись.
Пазио в мгновение ока оценивает положение и, ничего не говоря, встает, подходит к дверям, снимает там пояс, торжественно вынимает из кобуры браунинг, возится с ним, делая вид, что протирает его, затем кладет оружие на пенек, за несколько шагов от очага. Садясь, он как бы невзначай говорит присутствующим:
— Это европейское оружие…
Индейцы смотрят на пистолет, как зачарованные. Браунинга они еще не видели, так как редко кто в Южной Америке пользуется револьвером этой системы. Любопытство побеждает. Постепенно все встают, сходятся к пеньку, Жолико первым берет браунинг в руки и осматривает его со всех сторон.
Я пользуюсь тем, что около очага становится свободнее, и удобно усаживаюсь у огня, в душе похваливая находчивость Пазио. Старый лис, добившись своего, бесцеремонно отнимает у индейцев пистолет и садится рядом со мной.
Капитон Зинио читает документ
Вскоре на ранчо прибывает капитон Зинио. Это мужчина лет сорока, невысокого роста, с широкими плечами, но довольно худой, чем отличается от остальных короадов, имеющих более или менее округлые формы тела. Лицо его испещрено множеством морщин, но, несмотря на это, он производит впечатление сравнительно молодого человека благодаря живой улыбке, которая часто появляется на его лице. Выражение лица и глаз Зинио говорит о его недюжинном уме: с первого же взгляда можно узнать в нем человека мыслящего. Свободное, совсем не «индейское» поведение свидетельствует о его умении вести себя с белыми. Зинио говорит много, вежливо, но без униженности и у всех сразу же устанавливается хорошее настроение.