Шрифт:
Действующие лица:
Атио – придворный слуга.
Голио – придворный слуга.
Формальеро – советник короля.
Эльтвера – королева.
Ревелло – шут.
Эльвира – служанка и подруга шута.
Стражник 1
Стражник 2
Оллевер – внутренний голос Ревелло.
Жак Фортель – французский граф.
Лолита –
Гарделей – маг.
Акт 1.
От смерти до любви.
Зажгите свечи, да завесьте зеркала.
Сегодня траур королевство взял в оковы.
Сегодня ночью забрала смерть короля,
Без боя, без страдания, без ссоры.
Ни ран, ни крови, ни последних слов,
Ни в поединке, а в кровати теплой,
В момент великих королевских снов
Приходит смерть, и вот король наш мертвый!
Акт 1.1
Сегодня, ночью в королевстве, умер король. Он лег спать, а утром его уже обнаружили мертвым. Траур, черным крылом ворона, накрыл английское королевство. Все придворные и слуги, а также обычный городской люд, были печальны. Серый туман, накрывший город, нагонял еще большую тоску и уныние. В одну, из многих комнат английского замка, зашли двое слуг. Два старых друга, которые отдали большую часть жизни на служение, королю и королеве. Атио и Голио – двое мужчин за сорок. Они были друзьями, но абсолютно разными людьми. Голио, высокий брюнет с прекрасной, ровной осанкой, слегка худощав и с очень гордым, для слуги, лицом. Умен и рассудителен, наверное, так я бы описал этого человека. А вот Атио был полной противоположностью своего друга. Маленький и полный, с не очень приятным пухлым лицом и жидкими рыжими волосами. Хитрый и не очень надежный на слово, хотя назвать его глупым было нельзя. Наверно именно ум и интересное мышление скрепляло эту дружбу. Двум друзьям было, что обсудить наедине. Тем более такая тема, как смерть короля, не могла пройти мимо них. Атио начал разговор:
Атио:
Голио! Скажи мой друг!
Сколько нам терпеть тех мук,
Что судьба нам всем дарует?
И печально так рисует
Все на жизненном холсте?
Голио:
Атио! Скажу тебе…,
Что без короля нам худо будет,
Хоть и Королева судит
Ничуть не хуже короля.
Атио:
Это да, но как же так?
Я готов, как шар раздуться,
Лечь поспать и не проснутся.
Где же видано такое,
Чтоб был сон истоком горя?
Голио:
Правда я, и сам в смятении.
И теперь я сам боюсь,
Перед сном теперь молюсь,
Но я слышал, как шептались
Поварихи, и закрались,
Мысли в голове моей.
Атио:
В чем их суть?
Голио:
Ну,
Я все в точности не понял,
Но шептались они
Королю, мол, помогли.
Атио:
А я знал, я сам так думал!
И вот эта мысль реальна,
Произносится буквально,
Королю, мол, помогли
Взяли, да укоротили дни.
Голио:
Да, но кто настолько дерзок,
Кто, как не волшебник, мог
Преподать такой урок?
Нет, тут явно волшебство!
Атио:
Успокойся, Голио!
Может просто мастер дела
Взял монетой золотой,
А в обмен отдал душой!
Их полно, таких рабочих,
И по делу своему
Дают фору волшебству.
Голио:
Да, быть может так,
Но меня пугает мрак,
Что окутал королевство.
Как-то стало мне тут тесно
И не дышится совсем.
Атио:
Это нервы, друг мой верный.
Траур мы переживаем
И от этого страдаем.
У меня с собой настойка!
Ты прями ее, и стойко
Проживешь печальный час.
Голио:
Что ж, давай, на этот раз
Я не в силах отказаться
От бокальчика вина.
Атио был большим любителем винных напитков и всегда носил с собой небольшую фляжку с кагором. Атио считал это вино лучшим на свете и при любом удобном случае делал пару глотков. Как и в этот раз, он с радостью достал свою излюбленную фляжку, открутил крышку, в виде не большого стаканчика, и налив в него вина, протянул его своему другу. Друзья выпили и Атио, уже слегка улыбаясь, продолжил разговор.
Атио:
Ну, что, легче, добрый друг?
Вино же лучше женских рук
Хандру с тревогою снимает.
Ведь, кто умен, тот понимает
В чем сей, прекрасен эликсир.
Голио:
И все же мрачен, станет мир.
Атио:
Ну что еще, еще вина?
Голио:
Да хоть испей его до дна
Оно не снимет напряженье
И траурного настроения.
Атио:
Ну, как сказать!
Голио:
Скажи, как есть!
Кто метит на такую честь,
Чтобы правителем восстать?
Атио:
Я знаю, кто им может стать!
Голио:
И кто же он?
Атио:
Советник трона Формальеро!
Служить народу его дело.
И, безусловно, так восстать
На троне может его стать.
Голио:
Сэр Формальеро не годится.
На троне сразу возгордиться!
Его гордыня повернет