Тайна силиконовой души

Шахова Анна

Они помолчали. Девушка еще не совсем пришла в себя, она сидела, откинувшись на спинку сиденья, разметав роскошные белые волосы, от которых исходил тонкий свежий аромат – Саша любил такие.

– Как вы себя чувствуете? Наверное, нужно «скорую» все-таки вызвать? – тихо спросил он, всматриваясь в ее очень красивое, прямо-таки неестественно совершенное лицо. В сгустившихся сумерках был виден тонкий профиль: неширокие брови, прямой нос, мягкие полураскрытые губы, точеный подбородок, длинная вздрагивающая шея. Царевна

из сказки, да и только.

– Мне лучше. Спасибо. Врача не надо. Я знаю, что делать – главное, до дома добраться быстрее. Только… – она вдруг решительным, долгим взглядом посмотрела на своего спасителя. У Саши моментально взмокла спина, и он (слава Богу, темно!) залился краской как подросток, на которого обратила внимание первая красотка школы. – Только если вы свободны – упаси Бог напрягать вас! Но если вы свободны, то не могли бы отвезти меня до дома, тут рядом, за Алексеевской направо. – И она добавила в решительность взгляда мольбу.

Конечно, Шатов не мог отказать несчастной. Холостяцкий ужин – яичница с ветчиной в сопровождении телевизора могут и подождать лишних полчаса. Тем более ехать и вправду недалеко.

– А ваша машина?

– Ох, а машину-то я и не заперла, наверное! – Она обернулась, посмотрела в заднее стекло.

Они вышли из джипа, Саша по-джентльменски пытался поддерживать под локоть страдалицу, которая, кстати, была ростом со здоровенного Шатова. Маленькая, но о-очень дорогая машинка белого цвета, с диковинным рисунком по всему боку моргнула хозяйке фарами.

– Надо же, «на автомате» поставила ее на сигнализацию, – удивилась царевна. Взяв из машины сумку, она бросила в салон испачканный плащ (Саша демонстративно отвернулся, чтобы не рассматривать фигуру красотки). И заперев полуторамиллионную игрушку, поцокала на высоких каблучках к Сашиному «бегемоту» на колесах, встряхивая волосы руками. Он распахнул перед царевной пассажирскую дверь, и она, покачнувшись, села в машину. Всю дорогу они молчали: видно было, что женщине сильно нездоровится. У подъезда новенькой многоэтажки блондинка вышла из машины, тяжело оперлась на Сашину руку и с улыбкой посмотрела ему в глаза.

– Доброму доктору Айболиту, видно, придется тащить болящую наверх, до квартиры. Надеюсь, вы понимаете, что хворая дамочка, свалившаяся на вашу голову, не представляет угрозы ни в каком смысле.

– А я и не боюсь никаких угроз, – распетушился Шатов.

– Хотя бы кофе глотнете, ведь вам еще назад по пробкам пилить, – с товарищеской заботой сказала блондинка, и они вошли в подъезд.

Квартира была «студией» в стиле хай-тек. Саша Шатов ненавидел это больше всего на свете. Ни закутков, ни комнат. Никакого, понимаешь, личного пространства! И эти металлические палки и спирали, именующиеся торшерами и стульями! Стеклянные столешницы, за которые

садишься то ли с опаской порезаться, то ли с желанием разбить уже, в конце концов, это чудо дизайнерской мысли, так как ненароком это все равно произойдет! Словом, неуютно и холодно!

Пока он оглядывал пространство, стреляя глазом и на хозяйку, блондинка (конечно же, с осиной талией и умопомрачительным бюстом) уже успела сварганить кофе.

На подносе красовалась внушительная чашка, источающая отменный аромат. И хоть Саша предпочитал крепкий чай, он сделал большущий глоток кофе с видимым удовольствием.

– Вас как звать-то, спаситель? – вдруг насмешливо и деловито спросила выздоровевшая как по волшебству царевна, подаваясь сказочным бюстом к оторопевшему Саше и посверкивая неправдоподобно черными для блондинки глазами

– Хотите, угадаю? Я ведь фея.

Фигура феи отчего-то раздвоилась, потом фей стало три, четыре, а потом и вовсе они полетели куда-то к потолку, смеясь и встряхивая волосы руками.

– Добрый, предсказуемый Саша… Саша… Саша… – Звук хриплого голоса отдалялся, отдалялся, а потом и вовсе исчез. А вместе с ним исчез для Александра Шатова и весь осязаемый мир.

Глава седьмая

В приемной матери Никаноры, большой, но довольно скромной комнате целую стену занимали иконы, среди которых было много старинных. За круглым столиком сидели трое: совершенно изможденная, с распухшим от слез лицом мать Евгения; традиционно беспристрастная, но с почерневшими, ввалившимися глазами мать Нина, ее волнение выдавали лишь руки, в которых колесом крутились нитяные четки; и сама игуменья – в светлом и тонком, «домашнем» апостольнике. Бежевые бархатные шторы были плотно задернуты, поэтому в комнату не проникало ни звука. Прошло уже с полчаса, как часы в холле пробили полночь. Но игуменье было не до сна – она пребывала в крайнем раздражении.

– И что, что эта спесивая Галина врала Надежде? Говори, мать Нина, дословно! Все мне выкладывайте! Я эти тайны мадридского двора пресеку, в конце-то концов! – Она с силой стукнула кулаком по столу. – А ты прекрати уже слезы лить, безмозглая врунья! – крикнула матушка на Евгению. – Выгоню взашей из монастыря! Чтоб не обстряпывала делишек у игуменьи под носом!

Никанора резко встала и широкими шагами стала нервно ходить по комнате. В ответ на гнев Евгения зашлась в истерическом припадке:

– Да за что же меня так Господь наказывает? За что мне все это, матушка. Уж я вам верой и правдой, я же за вами по этапу, в лагерь, в могилу! – Монахиня протянула к Никаноре руки, едва не валясь со стула.

– Хватит, хватит театров в Божьей обители! – цыкнула на нее настоятельница, и Евгения слегка присмирела. – Все докладывайте, что видели, слышали, какие настроения, сплетни среди сестер! Ну! – обратила она свой взор к Нине.

Та, опустив глаза, тихо заговорила: