Тайна Сорни-най
Шрифт:
И дождался. Глубокой осенью в деревню приехала новая партия геологов. Но это были совсем другие. Они собирались идти в тайгу. Им нужен был рубщик. И Сергей наконец решился. Сам пришел.
— Орудовать топором умеешь? — спросил не то серьезно, не то в шутку старший. Сергей в ответ кивнул головой.
Почему он так, без раздумий, согласился? Может, потому, что в той же конторе колхоза, куда вызвал его председатель, видел ее, Светлану? Может, он уловил на себе ее взгляд, загорелся надеждой, что там, в тайге, он будет ощущать
На следующее утро он с геологами уже шагал по тайге. Но Светланы рядом не было.
Не знал он еще, что кроме полевых работ у геологов есть конторы, управления, лаборатории…
3
Сергей продолжал идти по следу…
Когтистым мужиком величали манси в старину медведя. И верно: на снегу — следы, будто человек прошел босиком. Отчетливо видны отпечатки ступни и пальцев. Этого медведя, которого он ранил, видно, подняли из берлоги талые воды. Неожиданная оттепель с ливневым дождем растопила обильно выпавший снег. А может, потревожили люди?..
Где-то здесь, в густой чаще, в глубокой яме, под нависшими корнями опрокинутого дерева, была его берлога. Уж не к ней ли он идет?
Впрочем, кто его знает. Разве угадаешь, как поведет себя раненый хозяин тайги. И зачем он только выскочил на поляну? Но жалеть теперь было поздно — надо идти дальше по следу медведя. Таков — закон охоты.
И вспомнилась Сергею история медведя. Она у него своя, такая же, как у соболя или у белки, человека или росомахи. История длинная, как жизнь и сказка. Вот как рассказывал ее Сергею Ильля-Аки.
Не в тайге дремучей родился первый медведь, а на небе. Не в берлоге прошло его детство, а в доме небесного отца Торума. В углу каменного дома с золотой дверью, в мягком гнезде, устланном собольими, звериными мехами, пригрезились ему первые сны волшебной жизни. Звали его Сыном Неба.
Однажды Торум, собираясь на охоту (а бог, как настоящий манси, был охотником-соболятником), говорит сыну:
— Я пойду в тайгу к своим звериным ловушкам, а ты, сынок, не выходи за золотую дверь нашего дома! Ноги твои слабые, и руки не набрали еще силу. Если услышишь за дверью шум — не обращай внимания. Суетливый шум — не для твоего божественного слуха.
Подпоясался Торум соболиным поясом и ушел.
Лежит Сын Неба в своем гнезде — ноги-руки потягивает. Потянет ногу — смотрит, выросла, потянет руку — чувствует силу. Идет к двери, вслушивается. Где-то шумят, поют, смеются. Звонко поют, весело смеются. Сын Неба ударяет по железным замкам и, взломав ворота семи серебряных заборов, оказывается на шумной улице небесного селенья. Но в этот миг он вспоминает наставления отца. И Сын Неба с грустью плетется в свое мягкое гнездо.
Приходит Торум с дальней дороги. Сняв свой пушистый соболий пояс, замирает в своем кресле из мамонтовой кости.
Закипел уже котел со звериным
— Отец мой! Почему ты молчишь, не молвишь даже слова? — спрашивает сын.
И Торум открывает двадцатизубый рот свой и говорит:
— Почему я молчу? Ты же не послушался меня, нарушил мои наставления. Поломал не только замки, но и ворота серебряных заборов. Я же просил тебя этого не делать.
И от стыда великого Сын Неба прячется в своем углу, зарывшись в мягкие шкуры…
На второй день, уходя на охоту, Торум опять поучает:
— Прошу, малыш, не ломай больше замков. Помни мои слова. Не ходи туда, где суета и шум. Сна тебе хорошего! До свидания!
Ушел отец — скучно стало. Как ни мягка постель — лежать в ней вечно — мука, а не счастье. Встает Сын Неба, по дому прохаживается. Шевельнет ногой — в ней сила резвится, шевельнет рукой — в ней мощь играет.
Прислушается к двери — оживают уши. Где-то опять поют, шумят, смеются. Звонко поют, весело смеются.
«Неужели где-то есть другая жизнь?» — задумывается он. И какая-то неведомая сила ведет его через серебряные заборы и железные замки к этому шумному миру.
Глазами черными, как спелая смородина, видит: ребята играют.
Счастливый, не чуя ног, мчится к ним. Только те почему-то, увидев его, с визгом и плачем разбегаются. А побойчее из них говорят такие дерзкие слова:
— Какое чучело! А мы думали, что отец наш Торум за семью серебряными заборами, золотыми дверями нянчит порядочного сына. А оказывается, у него не руки, а лапы; в лапах не ногти, а когти, ноги кривые, косматые, зубы острые, как копья, голова мохнатая, лицо волосатое… Смотреть страшно на такое чучело!..
И не только мальчишки разбегаются, увидев его, ревут коровы, кони, как шальные, пускаются вскачь…
С удивлением смотрит на все это Сын Неба. Думает. Вдруг на память приходят наставления отца, и бежит он в сторону родного дома.
В одном месте под ногами что-то треснуло. Посмотрел: дыра. Взглянул и чуть-чуть не ослеп: там сияла земля синевато-зеленым сиянием.
«Вот бы мне в той красоте бродить-гулять!» — подумал с завистью он. Опечаленный, поплелся в каменный отцовский дом, со слезами бросился в свою мягкую постель из собольих шкур, а когда вернулся Торум, на его хмурость и негодование ответил так:
— Отец мой! Я, правда, поломал замки железные и золотую дверь. Но подумай сам: семь лет, семь зим я валяюсь в мягкой постели. Руки мои скучают без дела, ноги мои соскучились по дальней дороге. Уши мои слышат смех и веселье других. Я и пошел на этот шум жизни. Да только как увидели меня — с плачем, с ревом, с визгом разбежались не только ребятишки нашего небесного селенья, но и коровы рогатые, лошади с хвостами-метлами увидели во мне что-то страшное, будто я какое-то пугало, а не божественное создание.