Шрифт:
Когда путник направляет путь свой по звездам, он не должен отвлекаться встречными, попутными огнями.
Звезда Столыпина взошла на российском политическом небосводе неслучайно. Он был востребован историей именно в столь драматический момент, потому лучше, чем кто-либо другой, был способен помочь России, а вернее, спасти ее, вывести с минимальными потерями из грозных общественных катаклизмов. И не его вина, что
Столыпин…
Самое яркое из имен последнего царствования…
Мало сказать, что Столыпин был одним из лучших министров всех вообще царствований: он и от лучших слуг российского императорского престола был отличен тем, что обладал чертами вождя, в современном политическом значении этого слова. Столыпин был диктатором. «Временщиком» звали его враги. Он властно вел русскую политику, круто направляя ее в определенное русло, и одно время добивался в Царском Селе всего. А вместе с тем умел оставаться, внешне, служилым рыцарем своего Государя.
Неожиданный визит
Обычный мартовский день – промозглый, ветреный. В давно не отапливаемой квартирке зябко. Казалось, холод проникал изо всех щелей, и потому мужчина преклонного возраста возился на кухне, набросив на себя старенькое одеяло. Когда позвонили, он медленными шагами подошел к двери.
– Кто там? – спросил настороженно.
– Скажите, здесь живет господин Курлов?
– Кто вы?
– Вы меня не знаете, Павел Григорьевич, – произнес незнакомец, стоявший за дверью. – Я хотел бы переговорить с вами. Будьте любезны, отворите…
Прежде чем открыть дверь, хозяин квартирки прислушался, не раздадутся ли в лестничном пролете другие голоса, и лишь потом, отодвинув щеколду, приоткрыл дверь. Осмотрел пришельца изучающе, неторопливо, как обычно полицейский осматривает свою жертву.
– Вы меня не знаете, – повторил незнакомец. – Сегодня я довольно-таки скромный человек. Как и вы, на чужбине оказался не по своей воле. Хотелось бы побеседовать с вами, Павел Григорьевич, касательно давно минувшего дела. Прошли годы, но оно по-прежнему интересует меня, впрочем, как и многих русских. Полагаю, только вы смогли бы что-то объяснить…
– Хорошо, проходите, – недовольно буркнул Павел Григорьевич, не зная, с каким намерением пришел к нему этот человек. – Здесь, к сожалению, не прибрано…
Незнакомец рассматривал дешевую квартиру с нищенской обстановкой. Такое жилье снимали на окраине немецкого города русские эмигранты, лишенные средств к существованию. Не важно, кем они были когда-то, какие посты занимали, какими поместьями владели, сегодня важно было другое: имели ли они возможность оплачивать свою жизнь в чужом краю. Незнакомец понял, что у Павла Григорьевича никаких возможностей на приличную жизнь давно нет.
– Итак, молодой человек, что же привело вас ко мне? – спросил Павел Григорьевич у незваного гостя, когда они расположились на жестких стульях: хозяин сел за стол, а пришелец примостился возле
– Давнишняя история, Павел Григорьевич, очень давнишняя. Вернее, не сама она, а ее тайна. Говорили, что вы имели к ней непосредственное отношение. Лично я не могу судить о степени вашего участия, но уверен, что только вы смогли бы пролить свет и рассказать то, о чем не знаю я. Вы жандармский генерал Курлов, занимавший ответственные посты при царе? Я не ошибся?
– Нет, не ошиблись, молодой человек.
Конечно, Курлов многое знал, но это вовсе не означало, что бывший генерал собирался довериться каждому встречному, которого видит впервые. Сам же Курлов никогда не спешил – это было важным правилом его профессии.
Незнакомец сосредоточенно молчал.
– Так что же вас интересует? – прервал Курлов молчание.
– Меня интересует тайна гибели премьер-министра России Петра Аркадьевича Столыпина. Я уверен – никто, кроме вас, не может знать всей правды…
Вместо ответа Курлов спросил:
– Кто вы? Вы даже не представились…
– Ах да… Простите… не успел… Я бывший журналист бывшей газеты, закрытой в восемнадцатом году большевиками. Сейчас, правда, это не имеет никакого значения, поскольку я – лишь частное лицо.
– Вы намерены что-то написать с моих слов? – поинтересовался Курлов.
– Нет, речь не идет о публикации. Я хочу лишь узнать, докопаться до правды. Впрочем, вы правы, нашим соотечественникам тоже желательно было бы узнать эту правду. Пройдет время, участники той истории покинут сей мир, и потомки останутся в неведении. Когда существовали монархия, царь, на верность которому вы присягали, вы не имели права сказать что-то лишнее, но теперь, когда монархии и царя нет и вас не связывают никакие обязательства, вы могли бы быть откровенны.
Но Курлов не намеревался возвращаться в прошлое, которое считал давно забытым, тем более к трагической гибели Столыпина, о которой в свое время шумела вся Европа. Он знал – слухи ходили всякие, высказывались разные предположения, обвинялись многие, в том числе и он, жандармский полковник, отвечавший за охрану государя на торжествах в Киеве, где было совершено покушение на премьера. Копаться в старье ему не хотелось, и он повторил журналисту суть официального заключения расследования.
– Обо всем уже было сказано в решении его императорского величества: злого умысла со стороны охраны не было. Была лишь допущена халатность официальными лицами, отвечающими за охрану. Она и привела к гибели Столыпина. Все остальное, о чем болтают несведущие люди, в том числе и о заговоре против Петра Аркадьевича, ничего не значащая чепуха!
– Нет, нет, – перебил его журналист, – допустить такие промахи, которые обнаружились во время киевских торжеств, и покушение на Столыпина, такие профессионалы, как вы, Кулябко и Спиридович, не должны были. Так могли поступать дилетанты, вы же – мастера политического сыска! Потому, Павел Григорьевич, и тянется слух о заговоре…
Журналист осекся. Он понял, что перешагнул черту, которую нельзя переступать при первой встрече. Его собеседник от одного слова «заговор» мог спрятаться в скорлупу, из которой его невозможно будет вытащить.