Тайна ультиматума. Повести и рассказы
Шрифт:
— Ой, какая прелесть! — воскликнула Марико. — Вот это действительно светский человек! Учись у него. Ты бы никогда не догадался…
— Я не знаком с миссис Макартур.
— А он взял и познакомился и попросил для меня…
— Ему это легче, чем мне. Генерал Макартур — один из совладельцев «Дженерал электрик», а контр-адмирал Донахью теперь зять вице-директора «Интернейшнл никел». Они из одной хунты. Между прочим, ему звонили сюда и разъяснили тайны. Те самые. Вероятно, звонил Терано. Помнишь?
— Правильно разъяснил?
— Судя по репликам Донахью, правильно. Тайну трех «кью». Помнишь?
— Да.
Уайт засмеялся.
— Думаю, ему объяснили все. Исчерпывающе. Но он сказал мне, что эту тайну выяснить не удалось — все посвященные в нее убиты. Сообщив это, он передал тебе привет и тихо-тихо смылся.
— Значит, ничего не сказал тебе?
— Ничего. И я промолчал. Ведь мы с экс-полковником Мураи твердо условились никому не говорить о наших разговорах. Поэтому я и не сказал контр-адмиралу, что мне известно все о том, как наши начальники тогда сами себя одурачили.
После паузы Марико сказала:
— Надо было все-таки сказать ему, не называя Мураи, что мы все знаем. Он был так любезен, специально привез мне орхидеи, это такая редкость… а ты скрыл от него…
— Рано или поздно он все узнает. Мы с ним еще непременно сцепимся. Его и таких, как он надо бить и разоблачать без всякой пощады! В тот раз они довели Америку до Пёрл-Харбора, а сейчас, если не помешать им, могут привести нас к еще большей катастрофе.
— Правильно, Ник! Ты у меня самый умный, самый красивый и самый сильный человек на свете.
— И самый голодный.
— Скоро приеду. Куда поставил орхидеи?
— Выбросил. Они пахли недобрыми замыслами.
После маленькой паузы Марико сказала:
— И хорошо сделал. Я нарву полевых цветов и привезу.
MEMORIA
ЛЕВ СЛАВИН
Рука друга
Я помню Романа Кима с начала тридцатых годов. Ким всю жизнь оставался равным самому себе. Его душевную суть составляли энергия, смелость, изящество, точность, сила. Несмотря на все испытания, подчас жестокие, в которые ставила его жизнь, ничто в нем не претерпело изменений, не исказилось. Рука его в шестьдесят лет была так же тверда и сильна, как и в двадцать. Рука друга. На нее можно было опереться, как на скалу. Талант его оставался свежим и сильным. Произведения его не стареют.
Их обычно относят к жанру приключенческих. Здесь сказывается инерция критического мышления, привычка к рубрикам. А ведь читая повести Кима, нетрудно заметить, что все эти тайны и погони, криптограммы и шпионы не самое главное в книгах этого писателя. Может быть, если бы не было в них кое-чего другого, более значительного, именно эти качества держали бы читателя в своей власти. Но и есть в них магнит посильнее: мысли, характеры, судьбы.
Писатели и сами не всегда понимают, в чем истинное содержание их силы. Бальзак вполне серьезно утверждал, что тема его поразительного романа нравов «Блеск и нищета куртизанок» — борьба между сыщиком и преступником. Кто назовет «Холодный дом» Диккенса или «Преступление и наказание» Достоевского детективами, как ни силен в них элемент уголовного романа.
Я отнюдь не озабочен тем, на какую жанровую полочку положить произведения Романа Кима. В конце концов отсутствие соответствующей полочки скорее хороший
К этому надо добавить, что острые сюжеты в книгах Романа Кима не выдумка беллетриста. Это история. Это подлинный исторический материал о событиях малоизвестных широкому читателю. Иногда этого материала так много, что возникает желание несколько проредить его. Но изящество формы и свойственный Киму тонкий юмор помогают его произведениям сохранять баланс. В ряде характеристик сказывается присущий Киму талант памфлетиста.
При этом как бы ни фантастичен был сюжет, с большой тщательностью изображена бытовая обстановка. Действие ряда произведений Кима происходит в экзотических краях. Образ жизни, нравы, бытовые подробности выписаны с бальзаковской кропотливостью. Познавательное значение этого несомненно. Нередко эти подробности существования доведены до уровня метких психологических характеристик. Вот пример из повести «По прочтении сжечь».
Японские послы вернулись к себе от государственного секретаря США, которому они передали ноту с объявлением войны. Они взволнованы.
«Номура налил чаю себе и Курусу. Оба стали пить с громким прихлебыванием, послав к черту западный этикет».
Какой точный и емкий образ! Юмористическая деталь работает как трагическая.
Подобно тому как произведения Романа Кима далеко выходят за пределы детективного жанра, так и сам он не умещался весь в пределах литературной работы. Он принадлежал к тому замечательному поколению, которым я восхищаюсь. Он был характерным представителем этих железных большевиков, этих коммунистов в самом высоком, самом подлинном, самом благородном и чистом смысле этого слова.
ВАСИЛИЙ АРДАМАТСКИЙ
Встречи с Кимом
Поводом для нашего спора с Романом Николаевичем стало предисловие к одной из его книг. В нем в нескольких строках и довольно примитивно был пересказан сюжет книги — предисловие выглядело явно неудачным. Прочитав его, я сказал Киму, что вообще не люблю предисловий — и таких, как это, и таких, где долго растолковывают смысл книги, выражая этим полное недоверие читателю.
Роман Николаевич согласился, что предисловие написано неудачно, но возразил:
— В наших книжных магазинах всегда очень много книг. Рядовой читатель часто теряется перед этой книжной россыпью. Ему могла бы помочь в выборе книжки литературная критика, но она упорно водит хоровод вокруг десятка-другого имен. Читателю могла бы помочь повседневная реклама книги, но ее у нас почти нет. Могли бы помочь продавцы в книжных магазинах, но не все они любят это делать…И тогда читатель берет с прилавка книгу и открывает страницу с предисловием. Как бы оно ни было написано, оно все же скажет читателю что-то о книге, которая его заинтересовала.