Тайна умрёт со мной
Шрифт:
«Мне кажется, я нашла то, что действительно может стать открытием! Я приехала сюда с уверенностью, что это произойдёт, и оно произошло. И нет, моя находка не неизвестная трагедия Шекспира и не потерянный дневник Клементины Сетон. Пока я даже не могу сказать тебе, что это, потому что это очень личная вещь. Мне нужно сначала обговорить это с Дэвидом Вентвортом».
Глава 6. Тайна умрёт со мной
4 сентября 1964 года
Каждый день Айрис начинала работу в библиотеке едва
Но она не думала о спрятанном в библиотеке сокровище слишком часто. Её увлекала сама работа. Ей нравилось отполированное дерево полок, запах бумаги и кожи, тяжесть томов в руках и то, какими по-особенному гладкими казались страницы, когда она трогала их в перчатках. Листать в них было сложнее, чем голыми руками, но это никогда не вызывало у Айрис раздражения. Она была не так уж терпелива с людьми, но когда дело касалось книг, её терпение было бесконечным.
В первой же книге, которую сняла с полки, Айрис нашла дарственную надпись от автора, и пришлось её разобрать. В большинстве случаев это не представляло сложностей: написанием книг, особенно если речь шла о временах до Великой войны, занимались люди с хорошим образованием, а в частных школах уроки чистописания были такими же обязательными, как математика и английский язык. Так что авторы, даже если обычно писали неразборчиво, дарственную надпись выводили старательно. Но так было далеко не всегда, и порой у Айрис уходило до получаса, чтобы разобрать особо длинное послание. А некоторые авторы писали целые сопроводительные письма к своим книгам… В то утро Айрис попалось именно такое.
Покончив с этим томом, Айрис взялась за следующий, на вид скучный, обтянутый серой тканью. Это было иллюстрированное издание «Оливера Твиста» 1900 года. Издательство «Меррил и Бейкер», 500 экземпляров, все номерные. У этого был проставлен в соответствующей строчке на первой странице номер 105.
В этой книге уж точно не было ничего особенного, и Айрис, списав нужную информацию с титульного листа, начала быстро просматривать страницы на предмет повреждений или надписей.
Книгу явно читали, но она была в отличном состоянии. Прекрасная плотная бумага, не потерявшие яркости иллюстрации… Айрис подумала, что долистывать до конца не имеет смысла, и уже собиралась закрыть книгу, как увидела вложенный между страниц листок.
Вынув его, Айрис замерла, не смея дышать.
Она столько раз рассматривала точно такие же, что этот узнала мгновенно: это был листок, вырванный из ежедневника леди Клементины.
Не прочитав ни слова, Айрис вскочила на ноги и подошла к соседнему столу. Из ежедневника было вырвано несколько листов — Айрис их не пересчитывала, но точно не меньше десяти, — и она боялась даже додумать мысль до конца… В голов вертелось: «А если это тот самый? Что если тот самый?!»
Самый последний исписанный лист.
Она открыла ежедневник на нужном месте и даже до того, как дрожащими пальцами приложила листок к оборванному краю, поняла: это он. Это точно он.
Мир вокруг и само биение крови в сердце стали заторможенно-гипнотическими. Айрис положила
Всё сошлось. В точности.
Заставив себя выдохнуть, Айрис несколько раз встряхнула руками, чтобы расслабились плечи, точно сведённые судорогой.
«Это ничего не значит, — говорила себе Айрис. — Абсолютно ничего. Это опять может быть расписание поездов или напоминание позвонить кому-то».
Но она уже успела подсмотреть, пока прикладывала. Это был черновик чего-то, похожего на рассказ.
Прежде чем начать читать, Айрис не торопясь разложила на столе листок бумаги, лупу, две «вечные» ручки и села на стул, выпрямив спину, как в школе.
Листок был исписан с обеих сторон. С одной — полностью, со второй — примерно на две трети. Большинство строк были зачёркнуты. У ежедневника была бледно-голубая линовка, и если в начале леди Клементина её соблюдала, то на обратной стороне уже не попадала в строки. Она или очень торопилась, или нервничала.
Айрис аккуратно положила ладони по обе стороны от листка и начала читать.
Кровь стучала в висках, как барабан.
Айрис была хорошо знакома с почерком леди Клементины, так что даже зачёркнутые слова не вызвали у неё большого затруднения. Уже через тридцать минут у неё была готова копия письма.
Писать тебе вместо того, чтобы открыто, глядя в глаза, сказать лично, — очень трусливо, но мне проще будет
После нашего разговора я поняла подумала
Мне жаль, что наш разговор получился таким неприятным. Всё произошло внезапно Скажу честно, я была напугана, и моей первой Я повела себя не так, как должна была, и это полностью моя вина. То, что я услышала, настолько ошеломило меня, и я не Я не совладала с Я чувствовала себя так, будто меня загнали в ловушку, и поэтому наговорила все те жестокие и вот почему я
Меня и раньше спрашивали, почему я решила усыновить Это болезненный вопрос
Всё не так, как тебе представляется.
Как ты мог подумать, что мать могла бы
Тебе будет трудно в это поверить, но то, что ты знаешь всё на самом деле не так, как тебе представляется. Э то не моя тайна, вернее, не только моя, и даже сейчас она способна сломать Я не обещаю тебе всей правды, потому что ещё раньше я обещала другим людям, что эта тайна умрёт со мной.
Боюсь, что нового разговора у нас может не выйти, если мы опять Мы должны поговорить спокойно, не обвиняя друг друга. Не могу доверить это бумаге, но хочу, чтобы к нашей встрече ты пришёл с пониманием осознанием до того, как мы поговорим, ты знал: это ошибка. У меня есть объяснение и про усыновление, и про всё остальное. Ты должен его выслушать. Подойди к этому вопросу без предубеждения, иначе мы опять
Возможно, это было последнее, что написала леди Клементина.
Почерк был более размашистым, чем обычно, да и по самим фразам, по многочисленным зачёркиваниям было понятно, что эта записка писалась в волнении.