Тайна «Утеса»
Шрифт:
Изумленная Памела метнула на меня быстрый взгляд.
— А в чем же он ее подозревал? — спросил я.
— Не знаю. Он просто повторял: «Мери! Ты не обманула меня? Скажи, что ты меня не обманываешь». А я отвечала: «Нет, папочка! Что ты, милый! Я никогда в жизни тебя не обманывала!» — и он сразу успокаивался.
У меня отлегло от сердца. Было бы слишком тяжело открыть Стелле истину после этих слов. Может, Памела права и мы должны все объяснить Стелле, но только не сейчас.
— Не лучше ли вам сразу лечь? — спросил я.
— Нет, пожалуйста, посидим еще немножко.
Близилась
— Я должна вам кое в чем признаться, — начала она и остановилась. Глаза потухли, лицо помрачнело. — Это насчет моей матери, — объяснила она. — Вы были правы, Родди, а я вела себя глупо и по-детски Мать не приходила ко мне в детскую. Я все навоображала.
Я не верил своим ушам, видно было, что ей невыносимо тяжко говорить это.
Я быстро спросил:
— Но почему вы теперь так считаете?
С трудом подбирая слова, она ответила:
— Дед мне все объяснил. После того как вы к нам приходили, Памела, я стала рассказывать ему, как мне было хорошо, когда я ночевала в детской. Он отнесся к моим словам очень внимательно, я старалась, чтобы он понял меня как можно лучше. Я рассказала ему и про запах мимозы, и как радостно и покойно мне было, и про ласковые слова, которые я слышала. Я думала, он обрадуется, а он рассердился, я таким его никогда не видела. И сказал, что я в плену моих фантазий, потому что, оказывается, на мою мать все это ничуть не похоже. Дед сказал: «Она не разводила сантиментов и вообще никогда не была безумной матерью». — Стелла вдруг закрыла лицо руками, и между ее пальцами потекли слезы. Я готов был проклясть умирающего капитана, ведь он лишил Стеллу единственного утешения, того, чего никто в жизни не сможет ей дать, но тут же сообразил, что не так все страшно, мы же знаем правду.
Я быстро сказал:
— Стелла. Он ошибался… Он ничего не знал. Его дочь — Мери — действительно обманула его, и он поверил в этот обман.
Стелла смотрела на меня, еще не понимая, но ее глаза загорелись надеждой, она повернулась к улыбающейся Памеле. Та опустилась перед Стеллой на колени, отвела ее руки от лица и сказала:
— Стелла, милая, это вовсе не фантазии. Мы докопались до правды. И я все расскажу вам, если вы пообещаете, что не будете плакать и выслушаете мои объяснения спокойно.
Стелла глубоко вздохнула и твердо сказала:
— Обещаю.
— Ваша мать очень вас любила. Она обожала вас, играла с вами, ласкала вас, когда только могла, пробиралась к вам в детскую и зажигала свет, чтобы вам не было страшно в темноте. Редкая мать так беззаветно любит своего ребенка. И она любит вас до сих пор. Но все мы находились в страшном заблуждении.
Стелла не отрывала глаз от моей сестры, но тут она перевела взгляд на меня:
— Вы тоже?
— Мы все заблуждались.
— Я всегда чувствовала какой-то подвох, — медленно проговорила Стелла.
Памела
— Стелла, в детской вам действительно являлась ваша мать, потому-то вы и ощущали счастье, но только… это была не Мери Мередит. Мери всех обманывала. Она вам не мать.
Стелла устремила глаза в огонь, и по щекам ее потекли слезы, но плакала она не от горя. Она тихо проговорила:
— Иногда я сама удивлялась. Ведь я так на нее не похожа. А когда я заболела и дедушка сказал мне все это, я не могла ее больше любить, как положено. У меня такое ощущение, что она меня предала, как будто я кругом предана. Все последнее время любовь в моей душе боролась с ненавистью.
— А такого, — вставил я, — долго никому не вынести.
— Я старалась смириться, преодолеть себя ради дедушки, но не смогла. — Она встала и недоуменно раскинула руки. — Знаете, я почему-то рада! Почему-то мне кажется, будто бы сейчас я смогу полететь.
— Потому что, — отозвался я, — теперь вы вольны оставаться самой собой, а не слепком с Мери Мередит.
— Но кто же моя мать? Вы знаете?
Меня охватили сомнения. Я не решался сказать ей правду. Если Стелла услышит сейчас рыдания Кармел, она снова придет в ужас, и мы окажемся перед той же проблемой. Нам следовало предусмотреть это и ничего ей не рассказывать, пока мы не выбрались из дома. Памела тоже колебалась, не зная, как поступить, но Стелла прочла ответ на наших лицах.
— Вы знаете! Неужели моя мать — Кармел?
Отступать было некуда. Я нашел альбом с репродукциями. Памела открыла страницу, на которой была воспроизведена картина «Рассвет», и дала альбом Стелле. С растроганной улыбкой та долго всматривалась в портрет своей матери.
— Я часто видела ее лицо среди отцовских набросков, и мне оно всегда нравилось, — сказала она тихо. — Все говорили про нее, что она скверная. Конечно, это неправда — вон какое у нее доброе и ласковое выражение, и голос в детской был такой же.
Памела начала рассказывать ей, какой была Кармел на самом деле. Она говорила то же, что и мне, только несколько смягчила роль Мери и Мередита. Стелла слушала серьезно и проникновенно. Какое счастье, что она спокойно отнеслась к нашему сообщению. Но тем не менее я очень боялся, что мы поступили опрометчиво. Услышь сейчас Стелла плач матери, и все может кончиться самым роковым образом. Я обошел дом, зажег всюду лампы, как будто свет мог что-нибудь предотвратить. К моей радости, керосиновая печка все еще горела.
Когда я вернулся в гостиную, Стелла грустно размышляла:
— Страшно подумать, что бедный дедушка всю жизнь обманывался. Мою настоящую мать он презирал, отца — терпеть не мог, а мне отдал все.
— Ему посчастливилось, — сказал я, — он столько лет имел рядом с собой любящую душу! Вы заботились о нем и были ему преданы. Вряд ли дочь Мери и Мередита была бы к нему так же добра. А главное, он все равно ничего не узнает.
— Да! — решительно сказала Стелла. — Он не должен знать. Если он поправится, я буду для него всем… Но, наверно, об этом наивно думать… А ветер все усиливается, слышите? Воет так бешено, будто злится на деревья.