Тайна в его глазах
Шрифт:
Я вошел в комиссариат с видом фанфарона, который напускал на себя всякий раз при виде людей в форме, и это всегда приносило хорошие результаты. Я попросил доложить о себе и подождал пару минут. Сикора вышел навстречу с довольной улыбкой. Было видно, что Романо не счел нужным ввести его в курс дела по поводу моей горячки.
— Они тут у меня готовы к даче показаний. — Он помахал двумя папками, в которых уже было по несколько листов с заметками: — Себастьян Самора. Парагваец, тридцать восемь лет. Рабочий. Живет в Лос-Польворинес. Другой — Хосе Карлос Альмандос, двадцать шесть лет. Тоже рабочий. Этот хотя бы аргентинец, но живет в Сьюдад Окульта.
Я
— Их опознали?
Сикора посмотрел на меня с полуоткрытым ртом.
— Сопоставили с показаниями свидетелей? Я про тех, что опросил Баес.
Сикора превозмог появившееся вдруг заикание и ответил:
— Еще нет. Я позвонил в Суд, и младший секретарь Романо сказал мне, чтобы я продолжал, двигал дело вперед, а он предупредит мужа, и что…
— Я не о муже, — я не дал ему закончить, — я о соседке из последней квартиры, которая видела, как вышел убийца, и позвонила в полицию. И о жильцах других квартир, в том числе из третьей, в которой работают эти двое.
Когда я увидел выражение замешательства на лице Сикоры, то понял, что безмозглость этого типа была настолько бездонной, что мне никогда не удастся постигнуть ее масштабы. И я продолжил:
— Только не говорите мне, что не сопоставили данные по этому делу с тем, что выяснил Баес. Что, это так? — Опять тишина. — Принесите мне бумаги Баеса и проводите к заключенным.
Сикора был слишком глуп, чтобы протестовать и жаловаться на то, что гражданский отдает ему приказы. Он пошел за показаниями, но не отвел меня к задержанным. Плохой знак. Я обустроился, как мог, за столом, заваленным ящиками, полными бумаг, который стоял почти поперек прохода, ведущего к камерам. Как только я начал проверять бумаги, сразу же остановился на показаниях некой Эстелы Бермудес; я внимательно прочитал, изъял их из папки и отложил в сторону. Бросил на Сикору взгляд, который, по моим расчетам, должен был извергать искры:
— Вы проверили показания Эстелы Бермудес?
Сикора отвел взгляд на секунду, как будто старался что-то припомнить или затянуть время, чтобы сообразить, как ему лучше ответить, и снова, хмурясь, уставился на меня:
— Кто она такая, эта Бермудес?
Я ожидал этого вопроса.
— Сикора, это хозяйка третьей квартиры.
Полицейский растерялся.
— Когда Баес брал у нее показания, — я старался, чтобы мой голос звучал как можно более мирно, потому что это казалось мне лучшим способом унизить его, — она проинформировала, что у нее работают двое рабочих. Но они не выходили ни в понедельник, ни во вторник. В понедельник — потому что весь день шел дождь. А во вторник, так как они работают на террасе, им нужно было, чтобы все подсохло, потому что они работают с гудроном. Поэтому они ей позвонили и договорились на четверг.
Я протянул ему лист, чтобы он сам прочитал, но Сикора, стараясь уберечь свое достоинство, в пику мне спросил:
— Ну и что, при чем здесь это? Они что, не могли сказать это специально, чтобы прикрыть себя? А сами все равно приехали, убили девчонку и спокойно отчалили.
— И скажи-ка мне, Сикора, в этих показаниях, как, впрочем, и в показаниях остальных соседей, есть факт, что входная дверь из коридора на улицу всегда закрывается на ключ и всякий раз, когда кто-то приходит, нужно выйти, открыть гостю и закрыть за ним? Это есть во всех показаниях. Это даже не касаясь свидетельства соседки, позвонившей в полицию, которая ясно говорит: после
Я собрал в стопку все показания, положил на стол и подвинул вперед, но Сикора даже не подумал взять их в руки. Он сидел уставившись на меня, совершенно потерянный. Меня пробрала дрожь, когда я понял мотив этого поведения. Я быстро отдал ему приказ:
— Отведи меня к заключенным.
Сикора подпрыгнул, как на пружине:
— Это… э-э-э… сейчас время обеда. Им принесли еду.
Я настоял на своем:
— Я не могу ждать и не могу прийти позже. Я хочу их увидеть. И хочу, чтобы ты быстро соединил меня с Баесом.
Сикора колебался еще секунду. Потом позвал по фамилии полицейского, находившегося в глубине коридора с камерами:
— Проводи сеньора в камеру к этим… ну, к этим двоим.
Я прошел по коридору, в который выходили решетки восьми камер. Мы остановились у последней по левую руку. Едой не пахло. Полицейский отпер дверь, которая со скрежетом открылась. Свет был включен. Двое мужчин лежали на нарах, стоящих вдоль боковых стен. Один спал и даже не пошевелился, когда мы вошли. Второй лежал на спине, прикрыв лицо скрещенными руками, и развернулся, как только мы вошли. Я поздоровался, и первый пробормотал что-то в ответ. Мы смотрели друг на друга несколько секунд.
— Позови Сикору, — приказал я полицейскому, проводившему меня сюда.
Он засомневался:
— Я не могу оставить вас одного в камере.
Они меня достали. Мой голос звучал гораздо внушительнее, когда я повторил еще раз:
— Позови его, или тебе тоже достанется.
Полицейский вышел. Я постарался, чтобы отвращение и гнев, которые я испытывал, не отражались в моем голосе.
— Как вы себя чувствуете?
Второй сделал попытку улыбнуться из-под кровяной корки, покрывавшей его лицо от носа и ниже. У него не хватало передних зубов, и я был уверен, что потерял он их совсем недавно. Как мог, мужчина ответил, что сейчас ему не так больно, а вот его товарищу здорово намяли ребра и он плакал, пока не смог наконец совсем недавно заснуть.
Вернулся полицейский, доложил, что Сикора вышел.
— Тогда приведи дежурного комиссара.
— Он обедает.
— Да мне ни хрена это не важно! — заорал я. Я был возмущен. В противном случае не так часто случалось, чтобы я бросался такими третьесортными фразами.
Когда, спустя три часа, я вернулся в здание Суда, вместо своего Секретариата я прямиком направился в 18-й. Пересек ровные ряды, отделявшие друг от друга рабочие столы сотрудников, ни с кем не здороваясь, прошел вперед между громадами каталогов дел. Я добрался до стола Романо, читавшего газету с отсутствующим видом. Настал черед сунуть ему под нос одну бумажку.
— Слушай меня внимательно. Я только что из Судебной Палаты, оставил там срочное заявление на тебя и на этого козла, твоего другана Сикору. Твоих двух подозреваемых по моему приказу сейчас осматривают судебные медики.
Я старался не потерять над собой контроль. Романо опустил газету и попытался начать соображать. Я продолжил:
— Ставлю свои яйца, что идея разуделать их была твоя, у Сикоры бы ума не хватило. Он их измочалил, чтобы выставить себя героем и хорошим мальчиком перед Судом. Козел. Так что вот тебе от меня два совета. Если хочешь набить кому-то морду, делай это сам. И второе: если все-таки соберешься бить кому-то морду, то проверь, чтобы было за что, потому что ты связался с двумя простыми работягами!