Тайна янтарной комнаты
Шрифт:
По дороге она спохватилась: может быть, еще удастся кое-что спасти! В Ландсберге она первым делом разыскала коменданта и сообщила ему о пожаре.
— Разрешите мне вернуться в Вильденгоф, я постараюсь сделать все, что возможно!
— Нет, гражданка, — вам сейчас там не место. Придется обождать.
Руденко приютилась в коридоре комендатуры и, не смыкая глаз (хотя не спала вот уже третьи сутки), стала ждать. К полудню она снова отправилась к коменданту:
— Я убедительно прошу вас отправить меня туда; моя помощь может понадобиться.
— Хорошо. С вами поедут полковник Днепровский и майор Вейцман.
Серые стены
— Не войдешь, — вздохнул Вейцман. — Даже пожарная команда не справилась бы. Придется возвращаться ни с чем.
На протяжении нескольких дней Руденко расспрашивали представители контрольных органов. Затем ее пригласил генерал и попросил снова рассказать все, что ей известно об украденных гитлеровцами сокровищах.
— Товарищ генерал, ради бога, дайте мне возможность еще раз поехать в имение! Меня не покидает надежда спасти хотя бы часть экспонатов.
Поездка состоялась 15 марта. Руденко и несколько рабочих спустились в подвал. Здесь выгорело все, что могло гореть. Груды теплого угля и пепла лежали во всех закоулках, покрывали пол. Раскопали толстый слой пепла и обнаружили обуглившиеся части ящиков и икон.
Коллекции сгорели. Сгорели картины и иконы киевских музеев, сгорели ящики с экспонатами «Художественных собраний Кенигсберга», ящики, содержимое которых было известно только доктору Роде… Тайна их осталась нераскрытой, и вряд ли теперь удастся ее раскрыть.
8
После войны Руденко поселилась в небольшом поселке Киевской области и стала работать медсестрой. Страх перед наказанием заставлял ее держаться вдали от Киева. Прошло полтора года, и Руденко начала понемногу успокаиваться, решив, что гроза миновала. Осенью 1946 года она перебралась в Киев.
Здесь она и написала свою «Исповедь», начатую словами знаменитого Ренана: «Всем, терпящим крушение в море бесконечности, — снисхождение…»
К кому обращала Руденко эти слова? Видимо, она понимала, что ей не уйти от ответа, и взывала о жалости. Но народ не прощает того, кто предал его в трудную минуту. Руденко была приговорена к десяти годам лишения свободы с поражением в правах на пять лет и с конфискацией имущества.
Так закончилась история искусствоведа Руденко, человека, потерявшего родину, человека, который стал предателем.
И вот теперь Сергеев сидел с Ангелиной Павловной Руденко в ее тесной комнате.
— Значит, вы здесь второй год?
— Да, отбыв срок наказания. Многое пережито… Теперь у меня есть родина. Как это много значит для человека! Тяжело и больно вспоминать прошлое, но я рассказываю о нем людям, чтобы моя катастрофа была поучительным уроком для тех одиночек, которые из-за мелких личных неудач, обид или ошибочных взглядов могут дойти до того, до чего дошла я. Вы мне верите, надеюсь?
— Верю, Ангелина Павловна.
— Я не боялась наказания. Что может быть страшнее пережитого? Еще там, в Восточной Пруссии, я поняла свое крушение и глубоко почувствовала, что не могу жить без своей страны, без ее культуры, без ее людей. Я уже старуха, мне пятьдесят девять лет, сейчас я изо всех сил стараюсь, работаю, чтобы заслужить прощение…
— Но вы, если не ошибаюсь, освобождены досрочно?
— Юридически —
— Но ведь вы сказали, что все сгорело!
Руденко сокрушенно покачала головой.
— Да, в имении Вильденгоф все сгорело. Но я так и не узнала, что находилось в запломбированных ящиках, которые мне перепоручил Роде.
— Мы посоветуемся и решим. Я вам напишу, а теперь мне надо ехать…
Глава десятая
НЕ СДАВАТЬСЯ!
1
Олег Николаевич возвращался из Костромы мрачный. Он забрался на верхнюю полку и почти не слезал с нее. Извечные вагонные развлечения — домино, книжонка с лихим сюжетом, забавные дорожные истории — ничто его не привлекало. Сергеев лежал, подложив руки под голову, смотрел в потолок и нещадно ругал себя. Бросить Ленинград, бросить интересную работу, оставить Аню одну — и все лишь для того, чтобы без толку копать землю! «Тоже кладоискатель нашелся…» В этот момент Сергееву казалось, что он и впрямь больше ничего в Калининграде не делал и не делает.
Кох не признался. Этого и следовало ожидать. Роде умер. «Чего же боле?» — усмехаясь, совсем некстати вспомнил Сергеев фразу из «Евгения Онегина». Ничего себе «Татьяна», старый дурак! Шерлок Холмс несчастный! Нет, хватит. Пора приниматься за ум…
Неизвестно, сколько времени еще продолжал бы он поносить себя, но пришла проводница и принесла чай. Сергеев взял стакан с таким видом, будто именно она, проводница, виновата во всех неудачах, связанных с поисками янтарной комнаты.
С таким настроением Олег Николаевич лег спать, а проснулся, когда уже был близок Калининград.
Последние минуты в поезде с детских лет вызывали у Сергеева немного тревожное и радостное чувство ожидания. Чемодан уже уложен и стоит на виду, и только остатки еды на столике напоминают о том, что еще совсем недавно это купе было обжитым домом. Пассажиры толпятся у окон, и ты уже живешь не общими вагонными интересами, а своей обособленной жизнью. Ты с нежностью смотришь на знакомые домики, на автобус, который прошел по шоссе, на товарную станцию, на будки стрелочников..
Сергеев, как и большинство пассажиров, стоял у окна и не то чтобы думал, а скорее ощущал свою связь со всеми этими местами. Оказывается, он все-таки здорово привык к Калининграду за эти годы!
Вон там, где копошатся люди, расчищая развалины, будет начинаться новый квартал — он соединит город с портом. А центр все-таки правильнее оставить там, где он был когда-то. Сергеев усмехнулся: сколько споров из-за этого… Он стал думать о предстоящих делах. Надо детально изучить проект Григоряна, — скоро обсуждение. И потом, пора решать, наконец, что делать с этими осточертевшими ему развалинами замка. Да, и янтарная комната!.. Так, наощупь, ничего не сделаешь. Надо искать людей. Но где? И есть ли смысл продолжать поиски? Нити, кажется, основательно оборваны.