Тайна Юля-Ярви
Шрифт:
Но заблудиться мы не могли. Ведь всё время держались берега озера, загромождённого валунами и скалами, и в конце концов должны были наткнуться на жильё наших людей. Уж не так велико озеро. Ну, обойдём его кругом, а всё же найдём своих!
Так убеждала я Шереметьева.
Он садился в снег, злился, чертыхался. Ругал себя, что доверился девчонке:
— Вам хорошо, товарищ Строева, вы доберётесь до жилья — и спите, отсыпайтесь. А мне что вы устроили? Я же вымотаюсь и не смогу лететь на бомбёжку. Подумать только! В К. — в узком фиорде — скопились подводные лодки, морские
Мне было смешно и горько. Невольно чувствовала себя виноватой. И мне уже казалось, что я на самом деле завезла боевого лётчика куда-то не туда.
Вдруг навстречу потянуло дымком! И не было в мире запаха приятней в ту минуту…
Все, кто живал за Полярным кругом, кто зимовал в сумраке «вечной ночи», тот знает, как радует путника этот щекочущий ноздри дымок. Значит, где-то горит огонь, и у огня — люди. Там тепло и пища.
Мы безошибочно пришли к людскому жилью. Труден был этот путь на ощупь в белесом мраке снегопада. Снег шёл так обильно и так плотно, что слепил глаза, мгновенно заносил следы наших лыж.
Неожиданно наткнулись на бревенчатое строение. Но это был не жилой дом, а какой-то странный сарай с навесом. Под навесом мы увидели огромное мельничное колесо, причудливо обросшее громадными сталактитами льда.
Это была водяная мельница. Значит, где-то рядом жильё мельника. Может быть, в двух шагах.
Вот с трудом различимая бороздка заваленной снегом тропинки. Мы тронулись по ней и вскоре оказались у высокого крыльца дома.
Да, это было жильё мельника. Старинный дом с коньками на крыше, с резными наличниками. Он был срублен из громадных сосновых брёвен и стоял высоко, на подклети, как древний русский терем. А проще говоря — это была хорошая, добротная поморская изба с крыльцом, чело которого украшено деревянным солнцем с лучами.
Из трубы дома, навстречу снегопаду, шёл дымок. В одном окне таинственно мерцал свет.
Я взяла наизготовку автомат и, поднявшись на крыльцо, постучала в дверь. Шереметьев шёл вслед за мной. Найдя на крыльце веник, он принялся обметать мои и свои унты.
Дом был явно обитаем, но почему-то нам долго не открывали. Прислушавшись, я уловила странные мелодичные звуки, как будто в доме заиграла и смолкла музыкальная шкатулка. Затем в неосвещённом окне появилась протаинка. Кто-то подышал на заиндевевшее стекло и попытался рассмотреть нас. Вот скрипнула дверь. Два глаза посмотрели на нас сквозь щель, прорезанную в бревенчатой стене сеней. Потом загремела щеколда — и дверь открылась.
На пороге появилась девушка. В лучах электрического фонаря, который зажёг Шереметьев, мы хорошо разглядели её: по облику — карелка; смуглое, несколько скуластое лицо, две толстые косы цвета ржаной соломы и глаза какие-то жёлтые, словно из светлого янтаря. Как у кошки: вот-вот засветятся.
Одета она было по-фински: пушистый свитер верблюжьей шерсти, лыжные суконные брюки, пьексы [2]
Молча окинула она нас недобрым взглядом и жестом пригласила войти.
2
Пьексы — обувь с загнутыми носками для ходьбы на лыжах.
Я двинулась вперёд, не снимая пальца со спускового крючка автомата. Шереметьев, не выказывая ни тревоги, ни удивления, двинулся за мной. Он ведь был лётчик бомбардировочной авиации, привык к гостеприимству, не бывал еще на территориях, освобождённых от врага, не знал сюрпризов незнакомой земли. Я-то знала немножко больше…
Первое, что мы увидели — русскую печку с высоким челом. Груда углей пламенела и играла голубыми огоньками, озаряя избу тёплым светом. На большом столе были расставлены протвини с рыбой, уложенной в тесто.
По-видимому, хозяева только что вытопили печь и еще не успели поставить в неё пироги с рыбой — любимое кушанье северян.
На большой скамье, прямо напротив печки, греясь в лучах жарких углей, сидел старик с длинной белой бородой, отливавшей розовым цветом, и чинил сети. От этой патриархальной картины веяло таким покоем и тишиной, что не верилось, будто рядом идёт война, что всё вокруг еще чревато опасностями.
— Здравствуйте! — пробасил сразу повеселевший Шереметьев.
Старик уронил сеть:
— Русские?! — удивился он. — Русские в нашем доме?
— А кого вы ждали? — спросила я.
Вместо ответа старик протянул руки, как лунатик, и вдруг ощупал пальцами мои руки, плечи. И тут я поняла, что он слепой.
— Русские! Русские! — взволнованно повторял старик. — Давно я не слышал русского голоса, давно сам не произносил русского слова. Четверть века не певал вам свои руны. Последний русский, которого я видел, был профессор. Он записал даже мой голос на нотной бумаге. Как это было давно!..
— А где же наши? — спросил Шереметьев.
— Вы пришли с озера Бюля-ярви, а ваши поселились на озере Юля-ярви, — ответил старик.
Шереметьев достал из планшета карту, и мы убедились, что немного промахнулись и сели на соседнее озеро, километрах в двадцати от аэродрома.
— Вот так здорово! — воскликнул Шереметьев и тут же набросился на меня: — Куда же это вы меня завезли, товарищ младший лейтенант?!
— Все эти озёра так похожи… — оправдывалась я, — да и пурга такая…
— Что же теперь делать?
— Идти на озеро Юля-ярви!..
— Идти? Я не смогу сделать по такому снегу и шагу! — возопил Шереметьев. — Идите сами, если вы такой ходок…
С этими словами Шереметьев стал снимать комбинезон. Пар валил от него, как будто он выскочил из жаркой бани.
— Отдохните у нас, переждите, пока утихнет метель, — заговорил старик, — она ненадолго…
— Хочешь не хочешь, а придётся, — сказал Шереметьев. — А вы, может быть, сбегаете на лыжах к нашим и отнесёте мою записку? — обратился он к девушке. — Ведь вы, кажется, отличная лыжница?