Тайна заколдованной крипты
Шрифт:
— А какая мне польза от того, что ты раскроешь дело?
— Какая польза будет от этого тебе — не знаю, но мне будет большая польза. На кону моя свобода, а может быть, и жизнь. К тому же моя сестра в тюрьме. Я не могу отступить, когда цель почти достигнута. Если нужно, я готов идти к цели один, но с твоей помощью мне будет намного легче. Твой поступок достоин всяческого порицания, да и пользы от него никакой — Исабель никогда никого не убивала, и любовника у нее никогда не было. Самое меньшее, что ты можешь для нее сейчас сделать, — это посодействовать доказательству ее невиновности. Может, хоть как-то загладишь вину перед ней, если только ты сама не хочешь прожить остаток дней, мучаясь угрызениями совести. И потом —
Похоже, мои слова на нее подействовали: она перестала плакать и, достав продолговатую коробочку, зеркальце и пуховку, принялась подправлять макияж. Мне вспомнилось, что моя сестра красилась с помощью старой шерстяной тряпочки. Вот в таких пустяках и проявляется социальное неравенство, подумал я.
— Что я должна делать? — покорно спросила Мерседес.
— Твоя машина здесь?
— Здесь. Только, наверное, нужно залить масло.
— А деньги у тебя есть?
— Я прихватила все свои сбережения. На случай, если придется бежать.
— Лишнее доказательство преднамеренности твоих действий. Но с этим пусть разбираются следствие и суд. А сейчас идем к машине. По дороге я расскажу тебе, что мне удалось разузнать и какой я разработал план.
Глава XIV. Таинственный дантист
Был час ужина для тех, кто в состоянии позволить себе подобную роскошь, и улицы по такому случаю были полупусты. Снова пошел дождь, и капли барабанили по капоту машины Мерседес — шестисотому „сеату“, настолько древнему, что из разряда антиквариата его уже пора было переводить в разряд реликвий. Мы сидели в машине, ожидая, пока кто-нибудь из обитателей дома Перапланы подаст признаки жизни. Уже час назад убитые горем родственники съехались в дом, где произошло несчастье, и было естественно предположить, что грядущую ночь они проведут вместе, переживая случившееся, но я предполагал другое: скоро должно произойти что-то важное. И я не ошибся.
Сначала вышел мажордом с огромным блестящим зонтом в руках и настежь распахнул въездные ворота. Потом мажордом отошел в сторону, черноту ночи прорезали мощные фары, и наконец из ворот выехал „сеат“ — но не тот, изрешеченный пулями, а другой. В машине, кроме водителя, никого не было. По моему сигналу Мерседес включила зажигание своего драндулета.
— Постарайся не отрываться от него, даже если тебе придется нарушить нерушимые законы, прописанные в правилах дорожного движения — в той их части, где речь идет о сохранении дистанции, — изложил я задачу.
Мы ехали, почти прижавшись к „сеату“, — я даже опасался, что мы в него врежемся и вина за это, согласно закону, ляжет на нас, потому что, насколько я помню, виноватым в подобных случаях считается водитель автомобиля, двигавшегося сзади, даже если на самом деле его спровоцировал — словом или делом — водитель машины, которая шла впереди. Но нам удалось благополучно достичь Диагонали, и на перекрестке, пока мы остановились на светофоре, я вышел, перед этим еще раз предупредив Мерседес:
— Твоя задача — не дать ему уйти. И надень ты очки, ради всего святого: никто тебя ночью не увидит, а ты без них можешь чего-нибудь не разглядеть и попасть в аварию.
Она кивнула в знак согласия, стиснула зубы и рванула вслед за тронувшимся „сеатом“. Я остановил такси, которое приметил заранее, запрыгнул в него и приказал водителю:
— Следуйте за этими двумя машинами. Я из тайной полиции.
Таксист показал мне „корочки“:
— Я тоже. Из какого отдела?
— Наркотики, — на ходу сочинил я. — Как у вас с доплатами за выслугу лет?
— Плохо, как и всегда, — пожаловался „таксист“. — Может, после выборов что изменится.
— За кого начальство велит, — уклонился я от прямого ответа. Откровенничать было опасно: я мог себя выдать.
Мы миновали улицу Кальво Сотело и продолжали ехать по Диагонали. Как я и рассчитывал, водитель „сеата“ очень скоро заметил, что его преследует какая-то машина, совершил ловкий маневр и, не обращая внимания на запрещающий знак, свернул на улицу Мунтанер, оставив с носом бедную Мерседес, в машину которой к тому же едва не врезался автобус, когда она в отчаянии попыталась дать задний ход.
Я улыбнулся, довольный, что мне удалось на время освободиться от Мерседес, не слишком сильно ранив ее и без того уязвленное самолюбие, и велел „таксисту“ следовать за „сеатом“, водитель которого, будучи уверен в том, что избавился от преследования, сбавил скорость, и нам не составляло труда держать его в поле зрения.
Вскоре „сеат“ добрался до места назначения. Им оказался дом на улице Энрике Гранадоса. Машина остановилась, водитель вышел и направился к темному подъезду, подняв воротник и втянув голову в плечи, словно надеялся, что так убережет ее от дождя. Дверь открылась, водитель „сеата“ нырнул в подъезд и исчез в недрах дома. Я попросил „таксиста“ подождать, но он ответил, что не может:
— Мне нужно наведаться по одному адресочку тут поблизости. Есть подозрения, что там сегодня готовится заварушка.
Я поблагодарил его и пожелал удачи. Он отказался от платы за проезд („Мы же коллеги!“), хотя на этот раз я был при деньгах — мне дала их Мерседес, перед тем как мы расстались. Таксист-полицейский уехал, а я остался один под проливным дождем. Поверхностный осмотр „сеата“ никаких результатов не дал. Вскрыв дверцу с помощью кирпича, я осмотрел салон. В бардачке обнаружились только документы на машину (в качестве владельца „сеата“ в них значилось агентство недвижимости — явная липа, уловка, чтобы налогов поменьше платить), небрежно сложенный атлас автомобильных дорог и фонарик без батарейки. Сиденья были обтянуты бархатом, а на водительском месте еще и лежала циновка — чтобы задница проветривалась. Из этого последнего факта я сделал вывод, что машиной обычно управляет сам Пераплана. Не было никаких причин сомневаться и в том, что именно Пераплана, а не кто-нибудь еще, только что скрылся в подъезде… На всякий случай я попытался запомнить показания спидометра, хотя и не был уверен, что удержу цифры в памяти — математика не мой конек, я по натуре гуманитарий. В пепельнице лежали окурки „Мальборо“, без следов помады, но с отметинами от очень ровных — вполне возможно, не тех, что были в свое время даны природой, — зубов. На коврике под ногами я заметил пепел: значит, курил сам водитель. Один из окурков был немного влажным, а зажигалка — еще горячей. Я окончательно убедился, что имею дело с самим Перапланой. Покидая „сеат“, я прихватил оттуда радиоприемник и магнитофон — пусть думают, будто машину вскрыли грабители. Оба аппарата я выбросил в канализационный люк и некоторое время размышлял над тем, не спрятаться ли мне в багажнике и не посмотреть ли, куда еще отправится этот автомобиль, но отказался от этой идеи: слишком рискованно. К тому же меня гораздо больше интересовало, что происходит сейчас в доме, куда Пераплана явился прямо от свежей могилы дочери.
На противоположной стороне улицы был бар. Там я и решил ждать. Заказал пепси-колу, наменял целую горсть жетонов для телефона-автомата и удобно устроился в телефонной кабине, из которой прекрасно просматривался интересовавший меня подъезд. Плотно закрыв дверь кабины, я отыскал в телефонном справочнике адрес дома напротив и принялся звонить всем его жильцам подряд. Каждому ответившему говорил одно и то же:
— Здравствуйте! Вам звонят из редакции журнала Камбио-16“. Мы проводим социологический опрос. Какой телеканал вы сейчас смотрите?