Тайна замка Роборэй. Викт?р из спецбригады
Шрифт:
Заметив Кантэна, они прекратили драку и бросились на общего врага, но, не очень доверяя своим силам, стали звать Доротею:
– Доротея! Прогони Кантэна! Он хочет нас поколотить! Доротея!
Появилась Доротея, и Кантэн оставил мальчиков в покое, а Доротея подняла с ними веселую возню. Помирив драчунов, она строго спросила:
– А капитан? Вы, верно, разбудили его своим криком.
– Капитан спит как мертвый. Слышишь, как храпит?
В стороне, при дороге, мальчики развели костер и сварили суп. Все четверо плотно позавтракали и выпили
Доротея никогда не хозяйничала. Кантэн, Кастор и Поллукс делали все сами, ревнуя Доротею друг к другу. Из ревности были и вечные драки между Кастором и Поллуксом. Достаточно было Доротее посмотреть на одного из них нежнее, как дружба краснощеких мальчуганов моментально превращалась в ненависть. С другой стороны, Кантэн искренне ненавидел мальчуганов, и, когда Доротея их ласкала, он готов был свернуть им шею. Ведь его, Кантэна, Доротея не целовала никогда. Он должен был довольствоваться веселой улыбкой, шуточкой, самое большее – ласковым шлепком по плечу. Впрочем, Кантэн и этим был доволен, и ему казалось, что о большем нельзя и мечтать. Кантэн умел любить, дорожить лаской и быть преданным как собака.
– Теперь займемся арифметикой, – скомандовала Доротея. – А ты, Кантэн, сейчас можешь немного поспать.
Мальчуганы достали книжки, тетради. После арифметики Доротея стала им рассказывать о первых Меровингах; потом повела беседу о планетах и звездах. Мальчики слушали ее, как волшебную сказку. Кантэн растянулся на траве и тоже слушал, стараясь не заснуть. Доротея была прекрасной учительницей. Она так увлекательно рассказывала, что все, о чем бы ни заходила у нее речь, крепко западало в головы учеников.
К десяти часам Доротея приказала запрягать. До ближайшего местечка было довольно далеко, и надо было торопиться, чтобы не опоздать и захватить на ярмарочной площади местечко получше.
– А капитан еще не завтракал, – сказал Кастор.
– Тем лучше, – возразила Доротея. – Он и так слишком объедается. Пусть отдохнет от еды. А потом, если не дать ему выспаться, он будет целый день таким несносным, что… Ну, поворачивайтесь, пусть спит, – оборвала она себя.
Фургон скоро тронулся в путь. Одноглазая пегая кобыла по имени Кривая Ворона медленно тащила его по дороге. Фургон громыхал железом, бочками, ящиками и разным жалким домашним скарбом. Он был заново выкрашен, и на его боках красовалась надпись: «Цирк Доротеи. Карета дирекции». Эта надпись придумана для того, чтобы легковерная публика воображала, что это лишь один из фургонов цирка, за которым идут другие с артистами, музыкантами и дикими зверями.
Кантэн с хлыстом шагал рядом с лошадью. За ним шла Доротея с мальчуганами. Она пела песни и рвала цветы по откосам дороги.
Через полчаса, на перекрестке, Доротея внезапно остановилась и крикнула:
– Стой!
– В чем дело? – спросил удивленно Кантэн.
Доротея внимательно рассматривала надпись на придорожном столбе и ответила, не оборачиваясь:
– А вот посмотри.
– Зачем смотреть: надо ехать
– Нет, посмотри, – настойчиво повторила Доротея. – Видишь: «Шаньи – два километра».
– Что же тут странного? Это, верно, деревушка возле вчерашнего замка.
– Лучше прочти до конца. «Шаньи – два километра. Замок Роборэй». – И с каким-то трепетом Доротея несколько раз повторила последнее слово: – Роборэй. Роборэй.
– Значит, деревня называется Шаньи, а замок – Роборэй, – догадался Кантэн. – Но все-таки в чем дело?
– Ничего… Почти ничего, – ответила не сразу девушка.
– Нет, ты чем-то заинтригована.
– Так… Простое совпадение.
– Какое совпадение? С чем?
– С именем Роборэй.
– А именно?
– Это имя так врезалось в мою память. Я услыхала его при таких ужасных обстоятельствах.
– Каких?
Кантэн был не на шутку встревожен словами Доротеи. А она ушла в себя, задумалась, и скорбная складка легла между ее бровями.
– Ты знаешь, Кантэн, – сказала она наконец, – что мой папа умер от раны в Шартрском госпитале в начале войны. Меня вызвали к нему, но я не застала его в живых. Некоторые раненые, его соседи по койке, рассказывали мне об его последних минутах. Он бредил и все время повторял одно и то же слово: «Роборэй, Роборэй». Даже в агонии это слово не сходило с его уст: «Роборэй, Роборэй…»
– Да, – припомнил Кантэн, – я помню. Ты часто рассказывала мне про это.
– А потом, – продолжала Доротея задумчиво, – я долго ломала себе голову, что бы это могло означать. Я не знаю, что вспоминал перед смертью папа, а раненые уверяли, что он произносил это слово со страхом и тревогой. Теперь ты понимаешь, Кантэн, что, прочитав это слово на столбе и узнав, что так называется замок, я захотела…
Кантэн испуганно перебил Доротею:
– Неужто ты хочешь отправиться в замок?
– А почему не попробовать?
– О Доротея! Ведь это – безумие!
Девушка задумалась. Кантэн понимал, что она не отказалась от своего плана, и уж собирался привести ей новые доводы, чтобы во что бы то ни стало отговорить ее, как вдруг подбежали Кастор и Поллукс с неожиданным известием:
– Доротея, Доротея, сюда свернули три ярмарочных балагана!
Действительно, на дороге в Роборэй показались три пестрых фургона. Это были товарищи и конкуренты Доротеи. На одном из фургонов была надпись: «Черепашьи бега», на другом – «Тир», на третьем – «Игра в черепки».
Проходя мимо Доротеи, хозяин «Тира» вежливо поклонился и спросил:
– Вы тоже туда?
– Куда? – переспросила Доротея.
– В замок. Там сегодня устраивают народное гулянье. Если хотите, я могу занять для вас место.
– Да, да, пожалуйста. Спасибо, – ответила девушка.
Когда фургоны отъехали на порядочное расстояние, Доротея обернулась к Кантэну. Он был бледен как мертвец.
– Кантэн, что с тобой? Ты весь дрожишь, – воскликнула она невольно.
– Жандармы! Там! Смотри!