Тайна желтой комнаты. Заколдованное кресло
Шрифт:
Вот так, на четвереньках, он рыскал по всем четырем углам комнаты, все обнюхивая, разглядывая, исследуя, – все, что мы видели, а это была такая малость… Ведь то, что оставалось недоступным нашему взору, похоже, и имело первостепенное значение.
Туалетный столик был самым обыкновенным столом на четырех ножках, и трудно было вообразить, будто он мог послужить тайником даже на краткое время… И никакого шкафа… Мадемуазель Станжерсон хранила свою одежду в замке.
Рультабий водил руками и носом вдоль стен, сложенных из толстого кирпича. Покончив со стенами, он стал ощупывать ловкими пальцами поверхность желтых обоев, потом добрался и до потолка – чтобы достать до него, ему пришлось
– Вы только представьте себе: нашу бедную, дорогую мадемуазель убивали, а она была заперта! И звала нас на помощь! – простонал папаша Жак.
– Да, – молвил юный репортер, вытирая лоб, – это верно: Желтая комната, ей-богу, была заперта, словно сейф.
– Вот именно, – подхватил я, – эта тайна самая удивительная из всех, какие я знаю даже в области воображения. В «Убийстве на улице Морг», например, Эдгар По не сумел придумать ничего подобного. Правда, место преступления тоже было достаточно замкнуто, и человек не мог убежать оттуда, но зато было окно, в которое могла проскользнуть обезьяна, повинная в этом двойном убийстве… [6] Однако здесь-то ведь и речи нет ни о каком отверстии. При закрытой двери и закрытых ставнях, в чем мы убедились, да еще при закрытом окне, в чем мы тоже не преминули удостовериться, и муха не пролетела бы ни туда, ни обратно!
6
Конан Дойл описывает подобную тайну, если можно так выразиться, в новелле, которая называется «Пестрая лента». В закрытой комнате совершено ужасное преступление. Что сталось с тем, кто его совершил? Шерлок Холмс не замедлит обнаружить преступника, ибо в комнате было вентиляционное отверстие размером с монету в сто су, но его оказалось достаточно, чтобы туда могла проникнуть Пестрая лента, или змея-убийца. – Примеч. автора.
– Правда, правда! – соглашался Рультабий, все еще вытирая лоб, не просыхавший от пота, который катился, видимо, не столько от недавних физических усилий, сколько от сильного умственного напряжения. – Правда! Это великая, и прекрасная, и очень любопытная тайна!
– Божья тварь, – проворчал папаша Жак, – да-да, Божья тварь и та, соверши она преступление, не смогла бы ускользнуть отсюда… Да вот она! Слышите? Тише!
Папаша Жак подавал нам знаки, чтобы мы молчали, а сам, протянув руку к стене в направлении ближайшего леса, прислушивался к чему-то.
– Ушла, – сказал он в конце концов. – Придется ее убить… Очень уж она зловещая, эта тварь… хотя ничего не скажешь – Божья тварь и есть, она приходит по ночам на могилу святой Женевьевы, и никто не осмеливается трогать ее, все боятся, как бы матушка Молитва не рассердилась и не накликала беды…
– А большая она, эта Божья тварь?
– Да почитай что с крупную таксу… чудище, доложу я вам. Я уж, грешным делом, думал, не она ли это вцепилась нашей бедной мадемуазель в горло… Только Божья тварь не носит башмаков, не умеет стрелять из револьвера, и у нее нет такой ручищи! – воскликнул папаша Жак, кивнув на отпечаток красной руки на стене. – Да и потом ее-то мы тоже заметили бы, и она тоже была бы заперта в комнате и во флигеле точно так же, как человек!
– Разумеется, – сказал я. – Раньше, прежде чем я увидел Желтую комнату,
– И вам тоже! – воскликнул Рультабий.
– А вам? – спросил я.
– Мне – нет. Конечно, нет… Как только я прочел статью в «Матен», я сразу понял, что ни о каком животном и речи быть не может! А теперь готов поклясться, что здесь произошла ужасная трагедия… Однако, папаша Жак, вы ничего не говорите нам ни о найденном берете, ни о носовом платке.
– А чего говорить-то? Следователь их забрал, – нерешительно произнес тот.
Репортер очень серьезно сказал:
– Лично я не видел ни платка, ни берета и все-таки отважусь сообщить, какие они на вид.
– Ну и хитрец же вы…
Папаша Жак смущенно кашлянул.
– Платок – большой, синий, в красную полоску, а берет – старый баскский, в точности такой же, как этот, – добавил Рультабий, показывая на головной убор папаши Жака.
– И верно… Да вы, я вижу, кудесник.
Папаша Жак попытался рассмеяться, но у него ничего не вышло.
– Откуда вы знаете, что платок был синий в красную полоску?
– Потому что, если бы он не был синим в красную полоску, то его вообще бы не нашли!
Не обращая более внимания на папашу Жака, мой друг достал из кармана кусок белой бумаги, взял ножницы и, склонившись над следами на полу, приложил свою бумагу к одному из них и начал вырезать. Таким образом получился бумажный след с четкими контурами, который он затем передал мне с просьбой не потерять.
Потом он вернулся к окну и, показав папаше Жаку на Фредерика Ларсана, который все еще бродил по берегу пруда, спросил с беспокойством, не приходил ли полицейский сюда и не работал ли в Желтой комнате.
– Нет! – ответил господин Робер Дарзак, который не проронил ни слова с тех самых пор, как Рультабий отдал ему клочок обгоревшей бумаги. – Он уверяет, что ему вовсе не обязательно осматривать Желтую комнату, что убийца вышел из Желтой комнаты самым естественным образом и что он, Ларсан, все объяснит сегодня вечером!
Услышав слова господина Робера Дарзака, Рультабий – вещь поразительная – побледнел.
– Неужели Фредерик Ларсан уже докопался до истины, которую я еще только предчувствую! – прошептал он. – Фредерик Ларсан свое дело знает… хорошо знает… и я восхищаюсь им… Но сегодня речь идет не только об этом. Дело делом, а тут надо превзойти самого себя… превзойти то, чему учит опыт… Прежде всего надо быть логичным, и не просто логичным, а уподобиться самому Господу Богу, когда Он, следуя логике, заявил: 2+2=4! РЕЧЬ ИДЕТ О ТОМ, ЧТОБЫ РАССУЖДАТЬ ЗДРАВО, А ГЛАВНОЕ – НАЧАТЬ С НУЖНОГО КОНЦА!
И репортер опрометью бросился вон из флигеля, совсем потеряв голову при мысли, что великий, прославленный Фред раньше его сумеет найти разгадку тайны Желтой комнаты!
Однако мне удалось догнать его на пороге.
– Да будет вам, успокойтесь, – сказал я. – Вы чем-то недовольны?
– Напротив, – признался он со вздохом, – я очень доволен. Я обнаружил много разных вещей…
– Морального порядка или материального?
– Кое-что морального, а есть и вполне материальная вещь. Вот, смотрите.
И он поспешно извлек из кармана жилета сложенный вдвое листок бумаги, который, должно быть, сунул туда во время своей экспедиции под кровать, и, раскрыв его, показал мне женский белокурый волос.
Глава VIII
Судебный следователь допрашивает мадемуазель Станжерсон
Не прошло и пяти минут, как Жозеф Рультабий уже склонился над следами, обнаруженными в парке, под самыми окнами прихожей, но тут мы увидели человека, наверное, слугу из замка, который торопливо шел к нам и кричал господину Роберу Дарзаку, спускавшемуся по ступенькам флигеля: