Тайна жизни
Шрифт:
Он уже готов был рассердиться и ответить ей дерзостью. Но добродушно сознался:
— Вы правы, мадемуазель, что смеетесь надо мной; я этого заслужил, но, надеюсь, что вам еще отомщу. Ведь, когда-нибудь и вы влюбитесь.
— О, нет, не думаю! Как товарищу могу вам сказать, что это психическое состояние ничего не говорит мне.
— До того момента, когда появление избранника растопит ту ледяную глыбу, которую вы собой представляете. Не останетесь же вы до бесконечности невестой Науки. И не воображайте этого!
Она смеялась, прислонившись к перилам. Он подошел ближе, чтоб заглянуть ей в глаза, отражавшие огни фонарей.
— Стойте, я отгадал, я проник
— У вас манера шутить!
— Нет, я серьезно. Чудесная партия как для вас, так и для него. Он богат, разведен.
— Овдовел два года тому назад, — поправила она, поддерживая его шутливый тон.
— Еще лучше! Кроме того, безумно влюблен в науку, как и вы.
— Ему пятьдесят лет...
— Пустяки!
— У него взрослый сын, изучающий риторику.
— Зато, какое счастье погрузиться одновременно в чары науки и любви!
И, комически подняв руки, он обернулся к югу и серьезно проговорил:
— Привет тебе, отшельник Пьедрады, которому предназначено растопить сердце этой крошки!
Она пожала плечами и возразила голосом, в котором звучало глубокое волнение:
— Уверяю вас, он не подает повода к насмешке. Это великий ученый и человек, переживший многое... Вы не великодушны, м-сье Мутэ.
Но он сейчас же снова рассмешил ее, сделав вид, что хочет перескочить через перила и умолял ее трагическим голосом:
— Держите меня, прошу вас! Или я брошусь в море! Вы упрямо принимаете мои слова всерьез, и я чувствую, что случится что-нибудь недоброе.
Глава II.
Убежище флибустьеров.
Остров Пьедрада, расположенный между Тринидадом и длинной цепью островов, находящихся в 30 километрах от Венецуэльского берега, представляет собой геологическую редкость. Он обязан своим существованием вулкану очень древней формации, период деятельности которого соответствует тому возрасту земли, когда неостывшая еще земная кора давала жизнь только самым простейшим клеткам. Например, монадам, микроскопическим существам, стоящим на границе растительного и животного царства. Этот вулкан сделался жертвой своего последнего извержения, которое распылило всю его массу, оставив только двух свидетелей катастрофы: нагромождение базальтовых скал и прислонившийся к этой гигантской стене амфитеатр, представлявший собой часть кратера. Высокая и плоская скала оставалась обнаженной, в то время, как котлообразное углубление представляло собой буйные джунгли. Таким образом, в зависимости от того, как подъезжали к острову — с запада или с востока, — он производил странно-противоречивое впечатление. С одной стороны, обнаженная необитаемая скала, как будто выступающая из глубины океана; с другой — манящий тропический лес, который воображение так любит населять сказочными птицами и растениями.
Этот остров, окруженный подводными скалами и быстрыми течениями, был почти недоступен, и в середине 17-го века служил убежищем бандам флибустьеров. На гребне стены они воздвигли две массивные башни, связанные жилым корпусом. Неизвестно, в какую эпоху эти постройки были заброшены. Возможно, что Пьедраду несколько раз посещали в течение последнего столетия искатели золота, потому что все пустынные острова Антильского моря окружены легендой о том, что в них скрываются баснословные богатства, зарытые флибустьерами перед истреблением их шайки властями. Шарль Зоммервиль уже три года жил в этом легендарном крае. За это время уже две экспедиции, привлеченные слухами о сокровищах,
Шарль Зоммервиль шагал по площадке одной из башен. Высокий, широкоплечий, сохранивший молодую походку, несмотря на серебряные нити, рассыпанные в белокурых волосах, он время от времени останавливался перед зубцами башни. Затем он снова брался за подзорную трубу, всматриваясь в бесконечно далекий горизонт, ограничивавший синий простор моря, в котором солнце, спустившись с зенита, рассыпало мириады бликов.
— Они, должно быть, вышли в три часа, — говорил он вслух, поглядывая на часы: — По такой погоде они будут здесь не позже, чем через пятьдесят минут.
На его звонок прибежал мулат с оживленным лицом, одетый в белое, как и его хозяин. Спеша подняться по ступеням, он снял свои южные башмаки, но из почтения к профессору, снова скользнул в них босыми ногами и, распустив губы в улыбку, спросил на своем оригинальном французском жаргоне, распространенном везде на малых Антильских островах и даже среди негров, живущих под властью англичан, — звал ли его мушье. Профессор велел принести ситронад со льдом. Рожденный в Барбаде, мулат Огюст Маренго, в силу того, что побывал на всех островах Антильского моря, понимал несколько европейских языков. Но ни на одном из них он не говорил сколько-нибудь сносно. Это явление часто наблюдается у креолов.
Зоммервиль снова взялся за подзорную трубу, снова оглядел горизонт. Его охватило сомнение. Правильно ли прочитал Ляромье радиограмму, высланную в это утро из Порт-оф-Спэн. Радиоприемник помещался на площадке противоположной башни. Он не нашел там Ляромье, беглого каторжника из Гвианы, которого он в прошлом году подобрал в открытом море в то время, как тот, умирая от голода и жажды, блуждал по воле волн на своей пироге. Ляромье исполнял всевозможные поручения. Профессор нашел телеграмму на своем месте и прочитал каллиграфически написанное извещение: пилот Гилермо Мюр сообщал, что ожидаемые особы высадились с парохода «Маршал Фош» в 10 часов и отправятся в дорогу, как только погрузят свой багаж.
— Это дело нескольких минут, — сказал профессор, снова взглянув на часы. Его лицо осветилось улыбкой: — Четыре года тому назад... Четыре года, да. Как она, должно быть, изменилась!
Он захотел посмотреть, приготовлена ли комната для Алинь в нижнем этаже, под лабораториями, занимавшими верх. Его взгляд нечаянно упал на зеркало, и он склонился над ним, кончиками пальцев разглаживая мешки, образовавшиеся под глазами.
— Я, должно быть, ужасно постарел... Четыре года в моем возрасте оставляют заметный след!
Странно, не звал же он ее сюда для того, чтоб ухаживать за ней. Она будет тем же, чем была когда-то: хорошим преданным секретарем. Нет, больше — она будет улыбкой юности в его одиночестве, которое начинало тяготить его.
Мадам Маренго — добродушная негритянка, одетая в длинное, пышное и пестрое платье, которое носят все женщины Барбады, принесла огромную связку цветов. Ее веселую болтовню прервал вошедший муж негритянки, сообщивший, что лодка уже показалась на горизонте.
Из окна своей комнаты, расположенной в том же этаже и тоже с западной стороны, Шарль Зоммервиль направил вдаль свой бинокль, но солнечные блики слепили глаза и он подумал, что с вершины башни ему лучше удастся видеть море; он предварительно вошел в спальню, провел гребнем и щеткой по своим волосам, ощетинившимся, точно грива, расправил непокорные усы и поймал себя снова на том, что разглаживает вздувшиеся под глазами мешки.