Тайна Змеиной пещеры(Повесть)

Евтушенко Анатолий Григорьевич

Ребята потеряли счет времени. «Поедет мимо или заглянет в лесок?» Сорока куда-то улетела. Стало душно. Встать бы или хоть перевернуться на спину, расправить плечи.

Старшой и Костя лежали каждый в своем укрытии. Если бы ребята не знали об этом, можно было подумать тут никого и близко нет.

Снова появилась сорока. Ее гнездо чернело на высокой подсохшей ветке терновника.

Внезапные глухие удары заставили ребят вздрогнуть. Камень, что ли кто перевернул? Тяжелые вздохи и, наконец, сердитая брань.

— Эй, выходи! — позвал ребят Костя.

Они поднялись. У Антона

дрожали ноги. Яшка чувствовал себя увереннее. Вышли на полянку. Возле камня на спине лежал Починкин. Глаза навыкате, руки связаны. На траве, поблескивая, валялась финка с круглой рукояткой. Антон удивился — финка и ножны подделаны под велосипедный насос. Так вот что Починкин носил за голенищем!

Костя сидел на камне, старшой перевязывал ему плечо. Затем вдвоем отгребли листву от камня и вытащили оттуда рацию.

— Вот такие дела, мальчики, — улыбнулся Костя.

Старшой поставил Починкина на ноги, подошел к ребятам.

— Спасибо за службу, — сказал и, как взрослым, пожал Яшке и Антону руки.

Антон отозвал Костю в сторону, спросил насчет денег — фальшивые они или нет? Куда, мол, девать их?

— Приноси в сельсовет, посмотрим. Старые или новые?

— Старые.

— Тратьте на здоровье. Немцы наших денег знаешь сколько на оккупированной территории нагребли? На всякий случай принеси одну красненькую. Ну, пока. — Костя подмигнул ребятам, взял велосипед и пошел вслед за Починкиным и старшим.

На поляне остался лежать камень да возле него тяжелая терновая палка.

Глава девятая

Домой Антон возвращался с опаской. Он помнил, в каком настроении оставил утром мать. Уверенности Антону придавало лишь то, что человек со шрамом над губой схвачен. В эти минуты шпиона, наверно, везут в райцентр. Парашюта уже нет, тайны не существует. «Уркум-мукру» можно не опасаться. «Пойду к матери, — решил Антон, — и все растолкую. Интересно, что она скажет, когда узнает, кому продала велосипед».

На крыльце, обхватив руками колени, сидел Сережка. Возле Сережки над блюдцем с молоком трудился Подкидыш. Увидев Антона, Подкидыш завилял хвостиком, заскулил, потом и вовсе перевернулся на спину. Катаясь по полу, он продолжал облизываться.

Антон взял Подкидыша на руки, прижал к себе и сел рядом с Сережкой. Только теперь он подумал, что виноват перед другом. Ушел из дому, а ему ничего не сказал. Сережке грустно без отца, без матери. И Антон, как нарочно, отбился от него, не берет с собой.

Сережка молча сорвался с места и убежал на улицу. Теперь Антону окончательно стало ясно — Сережка обиделся. Это же Яшка так распорядился, но разве все объяснишь? И матери как-то надо сказать, что велосипед она продала вражескому лазутчику и кто его знает, как теперь быть с теми проклятыми деньгами.

— Ма-ам, — позвал Антон. — Ма-ам!

Мать вышла

к нему сразу. Неожиданным для Антона было выражение ее лица. Она чему-то тепло улыбалась.

— Легла на минутку, — как будто извиняясь, сказала мать, присаживаясь рядом. — Явился мне сон. Вроде пошла я за водой… И приснится же такое! …Иду обратно с полными ведрами, гляжу на наши окна и диву даюсь: цветы, цветы… Все заставлено цветами. Любо посмотреть. Увидела, что занавеску чуточку закрывают цветы, думаю, приду, поставлю ведра и непременно настежь открою окна. Пусть все видят мои цветы, пусть людям приятно и радостно станет. И к чему бы это? Что-то хорошее случится. Сынок из города вернется или отец наш будет ехать из госпиталя на фронт да и заглянет к нам хоть на часок.

Глядя на мать, Антон облегченно вздохнул. Все оборачивалось для него как нельзя лучше. Теперь уж обо всем можно рассказать, и мать выслушает его по-хорошему.

Так оно и вышло. Мать только успевала руками всплескивать:

— Ну, ты скажи! Ну, кто же мог подумать про такое!

Услыхав про то, что деньги, может быть, фальшивые, мать кинулась к швейной машине, выхватила из выдвижного ящика червонцы и снова появилась на крыльце.

— На их, отнеси в сельсовет! Фальшивые или нет, все одно отдай. Проживем без них. Ох, ну ты подумай только, какая напасть!

— А как же велосипед, если деньги отдать? — поинтересовался Антон.

— И не притрагивайся к нему. Пусть его. После всего, что ты рассказал да что случилось, не нужен он. Да и то сказать: тебя и без велосипеда по суткам дома не бывает. А был бы велосипед, так и вовсе.

— Ну, я пойду, мам? В сельсовет.

— Иди, иди, да поскорее возвращайся. Расскажешь потом.

Антон, не дослушав, выбежал на улицу.

Встретив Зинку, Антон удивился, глядя на нее: щеки надутые, губы сжатые, нос задран. А идет так, как будто по первому льду, боясь провалиться, еле-еле земли касается.

Первыми ее словами были слова таинственного заклинания:

— Уркум-мукру.

— Уркум-мукру, — ответил Антон и для пущей важности оглянулся.

— Лежит? — спросила Зинка.

— Лежит.

— Хорошо. Я никому ни полслова не сказала. Ни маме, ни девчонкам, никому другому.

— Молодец.

Зинка улыбнулась:

— Уркум-мукру.

— Уркум-мукру, — ответил Антон и пошел дальше.

Долго он еще видел перед собой улыбающуюся Зинку и ее хитрые глаза, в которых, как показалось Антону, мигали светлячки.

Васька Пухов, за которым зашел Антон, встретил его вопросом:

— Ты, Антон, тоже не спал ночью?

— А ты откуда знаешь?

— Ниоткуда. Я никак не мог уснуть, — признался Васька. — Бабушка ночью подошла ко мне, наверно, догадалась, что я не сплю, и спрашивает: «Что с тобой, внучек?» А я как раз про это думал, про парашют. Она меня спросила. И я чуть было спросонок не выложил ей тайну. Хорошо, что слова в горле застряли. От натуги или еще от чего-нибудь я аж поперхнулся. И вдруг ни с того, ни с сего: «Уркум-мукру», говорю ей. Опомнился — и р-раз ладонью рот… А она: «Свят-свят, — говорит. — Заболел ты, что ли?» Тут я и давай притворяться, что сплю.