Тайна Змеиной сопки
Шрифт:
– Но, но, молодой человек. Уж коли пожаловал в гости, то не гоже хозяев обижать. И на хозяев обижаться не гоже… Вот попьешь чайку, как положено, – и хоть на все четыре стороны… Как зовут-то?
– Тимофей.
– Хорошее имя, – сказал бородач и, приобняв Тимоху за плечи, проводил к столу. Меня кличут дедом Агеем. Ну и на «хвост» обижаться не надо. Что было, то было. Так?
Тимоха кивнул. Со стены на него в упор глядела усатая тигриная морда. Казалось, она вот-вот подмигнет Тимохе желтым глазом. Такая добродушная была нарисована
За чаем из наструганной лианы лимонника Тимоха рассказал про обещание дяди Миши украсить здешней галькой будущий дворец пионеров. А, может быть, камушков с Басандайки хватит даже на школу юнг. Оля слушала, не сводя с Тимохи чуть прищуренных глаз. Ободренный ее вниманием, он начал фантазировать, как красиво это будет смотреться – пестрая радуга камней во всю стену.
– А много надо этих камней? – спросил дед Агей.
– Говорят, много. Большой дворец будут строить.
– Ну, ясное дело, много. Угробят речку, как пить дать Технику туда потащат по реке, по нерестилищам. Дороги то нет.
– Дорогу туда проложат, – не очень уверенно сказал Тимоха. Что-нибудь придумают.
И Оля поспешила согласиться с ним: конечно, придумают.
– Придумают, – ворчливо повторил дед Агей. Если думать захочется. А зачем думать, если можно и без того?.. Хлопотное это дело – думать.
Один лишь Сашка не принимал участия в разговоре. Пил чай с сахаром, откусывая его по крохам, поглядывал в мутное оконце, за которым ничего не было видно.
В обратную дорогу Оля проводила ребят. Помахала рукой со скалы, как с причала, когда уходят суда. А они ей не помахали, занятые своими мыслями. Шагали торопливо, пока Сашка не произнес:
–Ну, доглядчик, запомни: проболтаешься кому про Олю – пеняй на себя.
– Нужна мне твоя выдрочка! – взъерошился Тимоха.
– Выдрочка? – круто обернувшись, переспросил Сашка. Думаешь, уел, да?.. А выдра – самая чистоплотная зверюга, понял? И симпатяга, и самая верная, чтоб ты знал.
– Подумаешь, чистюля…Дохлячка, она дохлячка и есть.
– Про дохлячку тоже последний раз слышу, – негромко, но веско отлил Сашка.
Однако Тимоху трудно было остановить. Скопившаяся обида на молчуна Сашку, на прозорливого деда, а больше всего на самого себя, так и не нашедшего слов оправдания, давно уже просилась наружу. Обойдя топкую, с болотистым запахом низину, он передразнил по-девчоночьи:
– Как здесь красиво! Какие здесь прекрасные комары!
Сашка отбросил в сторону сумку с пустой трехлитровой банкой и сжал перед собой кулаки:
– Могу и по соплям!
– А у меня нет соплей.
– Лады. Давай потолкуем!
– Давай!..
Легким прыжком заняв позу каратиста, Тимоха весело взглянул на приятеля. Дважды сходив на занятия кружка карате, он привык хвастать, что основными приемами овладел, словно предстояла не драка, а всего лишь потеха. На робких такая готовность
– Чур, не лягаться! Если лягнешь, так отделаю, что родной отец не узнает, – на всякий случай предупредил Сашка.
– Йой! – выдохнул в ответ Тимоха, словно боевой клич, хоть в переводе с японского это означало всего лишь: «Приготовиться». Следом преподаватель произносил: «Хадзиме» – начали. Очень звучно у него получалось, как выстрел, от которого обмирала душа. Тимоха так и выкрикнул вдохновенно:
– Хадзиме!
– Чего-чего? – ошалело переспросил Сашка, и тотчас пропустил два резких тычка. Отскочив назад, он вжикнул по носу рукавом – крови не было. – Так, да?.. Ну, держись, япошка!
От нового удара он уклонился нырком и без всяких ухищрений закатил сбоку затрещину.
Поднявшись с мокрой травы, Тимоха встряхнул головой. Чудная она была, как будто птички чирикали в ухе… Он ловко отбил один наскок за другим, успел дать сдачи и снова чуть не упал от встречного выпада. Ну и рычаги у Рыжего!
Все же Тимоха нашел в себе силы улыбнуться, показывая, что вовсе ему не больно. Вперед больше не лез, но, пригнувшись, стал ждать мгновенья, когда…
– Не наелся еще? – по-своему истолковал такую паузу Сашка.
– Ну, нарвись, нарвись…
– И что будет?
– Слабо, да?
Сашка сделал ложный выпад, уверенный в том, что Тимоха отскочит. И вдруг почувствовал, как ноги отделились от земли, а сам он летит, вытянув руки, навстречу влажной траве.
Хорошо потолковали. И теперь стояли друг против друга, тяжело, с присвистом сопя. Штаны и рубахи у обоих лоснились грязными пятнами. Тимохино ухо светилось фонарем. Под глазом созревала голубоватая гуля. На Сашкином лбу тоже припухла ссадина.
Глядя на плотно сжатые губы одноклассника, Сашка подумал, что хоть верх и остался за ним, но ничего он этой дракой не добился. Наверняка расскажет Тимоха про все, что было сегодня, своему дружку Орке, а тот – кому-то еще. И пойдет гулять молва по поселку, пока не добредет до бабки Гамовой. А уж та поднимет гвалт на всю округу: «Ишь, куда запрятали девку!»
Выдрав из волос клок травы, Сашка сказал:
– Дурак ты был, дураком и остался.
– Сам-то…
– Ты хоть знаешь, что за девчонка?.. Ей, может, и года жить не осталось.
– Как это? – опешил Тимоха.
То, что он услышал от Сашки, заставило его забыть даже про гулю – назревающий синячище.
Дед Агей – дядя Сашкиной матери – издавна жил в Кругосветке. Когда вырубили вокруг строевой лес и работы не стало, уехал во Владивосток, к сыну. А тот завербовался и улетел с женой на Колыму. Дочь, Олю, не взяли с собой, оставили с родителями матери. Вскоре девчонка заболела. И кололи ее и просвечивали, и пичкали разными микстурами, а она все худела и худела. И тогда, не поверив врачам, дед Агей…