Тайна Золотой долины [Издание 1958 г.]
Шрифт:
Ребята тут же убежали, принесли вскоре целую связку разных ключей и начали подбирать их к замку. Ни один не подошёл.
— Ну, ясно! Замок-то ведь американский.
— Американский?! — воскликнул Мишка. — Тогда всё очень просто.
Вынул из кармана перочинный нож, всунул в замочную скважину, повернул, — и дверь открылась.
Белка выскочила из нашей квартиры, дверь снова захлопнули.
Когда выбежали на улицу, Мишка и говорит:
— У американцев всё такое, как этот замок… Снаружи мудрёное, а вставишь простой гвоздь —
— Это правда, — заметил Никитка. — Возьми хоть их свиную тушонку, которой они нас кормят… С виду — продукт, а попробуешь — мыло. Скользкая и пахнет аптекой.
Но Белке некогда было слушать их рассуждения. Она попросила проводить её до заставы, дождалась машины, села и уехала.
Но Мишка сунул всё-таки ей в последний момент ящик с голубем.
— Смотри, не забудь. Передашь Молокоеду.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
О чём кричали лягушки. Белка показывает характер. Схватка. Слова, которые трудно выговорить.
Чем больше я думал над страшным разговором старика с Белотеловым, тем яснее мне становилось, что мы отправили Белку в город не с золотом, а с медной рудой. Снова и снова я вспоминал гнусный смешок старика и сидел под ёлкой, как оплёванный, даже боялся смотреть ребятам в глаза.
«И надо же быть таким идиотом! — ругал я себя… — Вообразил, что золото лежит прямо наверху, — только собирай в мешочки и покупай танки. А ещё читал Мамина-Сибиряка!»
Димка уже заметил, что со мной творится что-то неладное и несколько раз спрашивал:
— Тебе плохо, Молокоед, да?
— У него, наверное, началась опять золотая лихорадка, — хихикнул Лёвка.
Я хотел смерить его, как прежде, презрительным взглядом, но вместо этого отвернулся: боялся — заплачу.
Особенно страшила меня предстоящая встреча с Белкой. Что-то она сейчас обо мне думает? Что скажет?
Вечером я вышел к Чёрным скалам и стал её ждать. Кругом было темно, как у меня на душе. В канаве у самых моих ног возились лягушки и, стараясь перекричать друг друга, орали, как мне казалось, одно и то же:
— Дурак! Дурак!
Я нащупал около себя камень и бухнул им в самую середину лужи. Лягушки смолкли, но через минуту одна не выдержала и, дразня меня, буркнула:
— Дурак!
Долго я ждал, уже, казалось, прошли все машины, а Белки всё не было.
Наконец, вдали снова показался свет фар. Недалеко от меня машина круто остановилась, и с неё соскочила Белка. Из кабины вышел шофёр. Он загремел ведёрком и крикнул Белке:
— Ну вот, Нюрка… Тебя и впрямь встречать пришли. А я, по совести говоря, не поверил тебе: какой, думаю, дьявол будет ждать в такой темноте на большой дороге.
Шофёр оказался очень словоохотливым и долго мешал нам с Белкой начать разговор. Он всё удивлялся моему геройству, а узнав, что я намерен возвращаться тотчас же на
— И ты нисколько не боишься?
— Не понимаю, чего можно бояться ночью в лесу! — ответил я, хотя, откровенно говоря, идти сейчас обратно в долину мне не особенно нравилось.
— Оля! — обратился он со смехом к кому-то, кого я не видел. — Ты бы согласилась сейчас пойти в Золотую долину?
— Что ты, дядя Миша! — послышалось из кабины. — Я и днём-то туда ни за какие деньги не пошла бы.
— А почему? — поинтересовался я.
— Ой, что ты! — ответил тот же женский голос. — Да там нехорошо. Туда идти — надо особую молитву знать.
Шофёр набрал в канаве ведёрко воды, залил в машину и, пожелав мне удачи в рыбной ловле (я сказал ему, что рыбачу на Зверюге), оставил нас с Белкой в кромешной тьме.
— Ну, что? — спросил я, видя, что она не хочет начинать разговора. — Ты не бойся, говори всё, как есть. Я ведь уже знаю, что это… не золото.
Голос мой осекся, и Белка, видимо, забоялась, как бы я не заплакал.
— Ты не горюй, Молокоед, не падай духом… Не так уж всё плохо, как ты думаешь.
И она рассказала мне всё, о чём читатель уже знает из глав, где я описал приключения Белки в Острогорске. Когда она сообщила о том, как принял наше открытие академик Туляков, я не выдержал и, забыв все индейские привычки, хлопнул по-русски шапкой оземь и закричал «ура».
Белка выждала, когда я успокоюсь, и неожиданно спросила:
— А ты знаешь, что вас уже нет в живых?
— Как так нет в живых? — не понял я.
— А так… Вас уже и из домовой книги выписали и в школе из списка учеников вычеркнули! Вы же утопленники!
Мне стало весело оттого, что удалось так ловко всех одурачить, и я расхохотался.
— Тебе смешно?! — вдруг крикнула Белка, и голос её зазвенел от негодования. — И тебе не стыдно? А ты знаешь, что Лёвкина мама по твоей милости лежит при смерти.
И пошла, и пошла отчитывать, да так, как меня никогда ещё в жизни никто не отчитывал.
— Я думала, ты в самом деле умный, хороший парень, а ты. Начитался всякой ерунды и завоображал: «мы встали на Тропу», «у нас на Тропе»… Эх ты, глупый тропарь!
Она подала мне ящик с голубем, круто повернулась и, ни слова не сказав пошла по тракту в сторону Острогорска, где недалеко от Выжиги был ее дом. Я бросился за ней, но она обернулась и крикнула:
— Отстань! Мне даже смотреть на тебя противно.
Я всё же с километр, если не больше, шёл за ней следом, так как думал, что она погорячилась и раскаивается теперь: ведь очень темно, а идти далеко, и она, наверное, боится. Наконец, Белка остановилась и стала меня ждать.
— Ты не думай, что я отказалась от своих слов… Нет, я ещё раз повторю: ты мне противен. А остановилась я, чтобы предупредить: не говори сразу обо всём Лёвке. Если уж сумел убить мать, так хоть не убей сына.