Тайна золотой реки (сборник)
Шрифт:
– Хорошая рыба! – похвалил Ефим, выбирая подрумяненный кусок.
– Кушайте, отдыхайте, чай пейте. – Прасковья принесла чистые стаканы и присела у края стола, скрестив, на высокой груди лёгкие руки. – До прихода казаков и ламутов к нам из Якутска отряд Красной Армии приходил. Собрания делали. Весело было. Советы были. Я тоже записалась в ячейку.
– В комсомол? – спросил Шошин.
– Не знаю, – откровенно призналась Прасковья. – Иннокентий Иванович Батюшкин называл нас активистами, а другие – ячейковцами. А как ещё?
– Комсомольцами! – подчеркнул Шошин. – Вы первые комсомольцы Колымы!
– Красивое
– Колчаковцы знали о членах ячейки? – снова спросил Шошин.
– Носов выдал… – Голос её задрожал, будто жухлая осенняя стерня на зябком ветру, глаза затуманила влажная пелена неуёмного горя и тоски. – Моего Ваню в Нижний угнали – больше его и не видела… – Она помолчала и продолжала: – Отец мой был из казаков. Колыма приняла его, когда мне пяти лет не было. Маму шатун задрал на Горно-Филипповской заимке. Меня казаки и ламуты не трогают…
– Скажи, Прасковья, отчего ламуты так враждебно настроены к основному населению Приколымья?
– Батюшкин говорит, что это богатые ламуты взбунтовались против Советов. Остальные: кого пристращали, кого одарили, кому наобещали. Торговали они выгодно. Бывало и так, что скупали в голодное время пушнину у береговых чукчей и перепродавали иноземным купцам и скупщикам по повышенной цене. Богатели. А теперь им Советы поперёк горла встали. В Нижнеколымске ихний штаб сделан. Атаман Бочкарёв верховодит. Сюда несколько раз со всей сворой приезжал. Да только у нас ничего не ухватить ему. Батюшкин строгий староста. Бочкарёвцы его побаиваются…
– А большой отряд у Бочкарёва? – продолжал Шошин расспрашивать.
– Упряжек двадцать по округе шастает. Намедни Цапандин тут появился. Всё чего-то вынюхивал. Противный такой. Неверный.
– А кто он?
– Уполномоченный пепеляевского штаба. Есть там и местный кулак Соловьёв, и такой же пьяница Аболкин. Главари контрреволюционного мятежа.
– Да-а…
– Вы отдыхайте, – успокаивала Прасковья, – чай пейте, покурите. Я не курю, а табачок держу. Для угощения. – Вздохнула, и глаза её повлажнели. – К Батюшкину пойду. Собачек покормлю. Ишь что Носов натворил!.. Собачек потравил. Эта весть всю тундру обойдёт. Тундровики больно добрые и доверчивые. Выродки пользуются этим… К вам Курил придёт. Он мой брат. Собачек подберёт для ваших упряжек. Усилит их. Ваши собачки совсем истощали. Дорога у вас долгая.
– Только где она, эта дорога? – задумчиво произнёс Иосиф.
– Раньше аргиш до Якутска ходил. Курил знает путь на Аллаиху.
– Скажи, Прасковья, успеем мы до весенней распутицы добраться до Якутска? – спросил Шошин, и все ждали, что ответит Прасковья.
– Апрель холодный. Весна поздняя. Впереди пыныл пойдёт. Успеете. Тундра для человека открыта, всё в ней видно и слышно. Мой Ваня говорил, что люди должны быть красивыми, чтобы в тундре никогда не стреляли. Он тишину умел слушать. – Она опустила глаза, и длинные плотные ресницы её задрожали…
В просторную избу походского старосты Иннокентия Ивановича Батюшкина ввалились все сразу. В устоявшемся табачном дыму на оронах и прямо на полу сидели тундровики и коптили трубками. Те, кто в кухлянках, расположились у входа, другие возвышались на лавках.
Обветренные, дублёные лица. Десятки пытливых глаз. Коптящие жирники. Запах варёного мяса. Устойчивая прель ягеля, запахи кожи, меха и людей тундры.
Появление в избе русских комиссаров нисколько не удивило походчан. Морщинистый, как вековая сухая ольха, седовласый старик эвен встретил Шошина долгим рукопожатием. Ритуала приветствия не избежали и Волков с Радзевичем. Он от души тряс ревкомовцам руки, а когда же все уселись и успокоились, многозначительно поднял руку:
– Товарищи из Анадыря прибыли!
Одно это представление произвело впечатление на собравшихся. Люди с проникновенным уважением смотрели на молодых людей, ибо не каждый каюр может решиться на такой путь. Да ещё в такое суровое время.
– Говорить будем, курить трубку будем, чай пить будем! – весело объявил седовласый эвен.
– Правильно, батя! – широко улыбнулся Шошин, почувствовав настроение присутствующих. – Вы курите, а я расскажу о положении дел. – И обратился к старику: – Табачок для беседы необходим: дымок рассеется, слово останется.
– Мало говори, однако, да умно, – заметил эвен. – Шаман много говорит, так много и рыбы берёт, и песца.
– Я совсем мало скажу, – успокоил старика Шошин. – Красная Армия, товарищи, разбила армию Колчака, банды генерала Пепеляева, Семёнова, Зубова в Сибири, на Дальнем Востоке и в Якутии, В Якутске упрочена Советская власть. Здесь же, на далёкой окраине, Республика Советов осаждена злейшим скопищем белогвардейщины, бежавшей от экспедиционных частей Красной Армии. Каратели не гнушаются ничем. Враги сеют недоверие и вражду между русским и якутом, ламутом, юкагиром и чукчей, между всеми народностями. Они хотят, чтобы мы убивали друг друга. Грабители, будь они американскими, японскими, английскими или русскими, жаждут одного: наживы путём обмана, порабощения и угнетения. Наша Советская власть на практике осуществляют программу большевиков – ленинскую программу о праве всех народов, больших и малых, на установление полного равенства между всеми народами.
– Значит, мы все равны? – с удивлением вдруг вырвалось у Курила.
– Конечно! – подтвердил Волков.
Тундровики стали переговариваться на родном наречии, посматривая на ревкомовцев, особенно на Шошина. Седовласый старик эвен встал, подошёл к столу, прикурил от жирника и спросил:
– Говорят, есть рабочие, солдаты и ещё… – Он даже зажмурился, стараясь вспомнить нужное слово. – Ну, как их?
– Крестьяне, – напомнил Шошин.
– Они! – обрадовался эвен. – А каким названием надо нас назвать? О жителях тундры ничего не сказано.
В притихшей избе ждали ответа. Шошин понимал: от того, какой он будет, зависит дальнейшее отношение и общение с этими людьми. Шошин помедлил, смерил старика добрым взглядом и попросил:
– Покажи свои руки.
– Вот… – Эвен протянул вперёд тёмные, в мозолистых трещинах ладони.
– Мой отец хлеб выращивал, так у него руки такие же были. Жизнь у тебя, батя, правильная и прямая, как нартовый след по первопутку.
– Хорошо сказал, догор… – Старик тёпло потряс руку Шошину.
Стало оживлённо; шумно и душно… Открыли дверь. Повалил в избу пропахший снегом и закатным солнцем воздух. Разгладились суровые лица, оттаяли остывшие сердца…