Тайна золотой реки (сборник)
Шрифт:
– Эка куда вас загнали, – сказала, обращаясь к Шошину.
– Временно.
– Может быть.
– Прозябли?
– На дворе май, а метёт зло.
– Я вам кипятку налью? – предложил Шошин.
– Налей… – согласилась Евфросиния. Шошин снял с гвоздиков подвешенные над плитой кружки, разложил на тарелке потемневшие галеты. Извинился:
– А вот сахар кончился…
– Вижу, несладко живёте, – как бы между прочим сказала Евфросиния, по-хозяйски, без тени смущения рассматривая ревкомовское жилище.
– Из какого края путь держите, – поинтересовался Радзевич, – не блуждали?
– С таким каюром
Нелькут быстро вышел, неслышно притворив за собою дверь.
– В посёлке скука, – продолжала Евфросиния, – да пьяные опостылели. Решила прогуляться. Весна!.. – Она опустила тёмные ресницы, помолчала и внимательно посмотрела на Волкова. Потом встала, поправила пышные волосы и подошла к нему. Присела рядом, ласково спросила: – Скрутила она тебя?
– Ничего, – ответил Ефим и попытался приподняться, но тотчас бледность разлилась по его лицу.
– На твоём лице, парень, всё написано… – Она ловко, как малого ребенка, приподняла Ефима, придерживая за плечи, поправила на ороне шкуры. Тут же незаметно сунула под них небольшой свёрток. – Теперь легче будет, а то всё сдвинулось. – И осторожно опустила Ефима на подушку. – Так удобнее?
– Спасибо, – раскраснелся Ефим.
– Ничего, поднимешься…
Нелькут вернулся с вместительным тымтаем. Корзина, сплетённая из лозы тальника, была полна доверху. Поставил тымтай на стол и занял прежнее место у печки. Евфросиния достала из неё куски вареного мяса, жареную рыбу, два круга хлеба, сахар, плитки чая, махорку, соль, спички и в самую последнюю очередь извлекла гранёную бутылку спирта. И всё это время почти не спускала глаз с Шошина.
Всё в ней оборвалось, как только увидела его. И теперь готова была разрыдаться. Так было обидно на свою незадачливую судьбу…
– Смотрю я на тебя, Гавриил Кузьмич, и не верю глазам своим… Ты ли это? И радостно мне, и страшно…
– Чай, не у края пропасти стоишь, Фрося, – тихо ответил Шошин, – чего же бояться.
– Сил моих не хватает.
– Да-а… – Шошин не находил слов. Он терялся перед этой красивой молодой женщиной и тоже не знал: то ли радоваться ему этой встрече, то ли опасаться…
– Вы, наверное, ошибаетесь, – пришёл ему на помощь Радзевич. – Дела и пути торговые велики, а Гавриил Кузьмич по торговой части большой спец. Землю исколесил из конца в конец… Возможно, вы его и заприметили на каком-нибудь аукционе. Торговые мы люди…
– Торговые?! – Фрося откровенно улыбнулась и отрицательно покачала головой. – Да разве вы похожи на купчишек?! Чудак-человек!.. Да Гавриил Кузьмич у моего отца на «Сишане» до тринадцатого года матросом плавал, а потом, как сошёл на берег в Анадыре, так по сей час и не встречала… Помнишь, Шошин, «Сишан»?
– Но я ничего не задолжал твоему отцу.
– Отец боялся тебя.
– Не знал…
– Считал тебя политическим.
– Отчего ж в полицию не донёс?
– Не желал лишних хлопот и осложнений со стороны полицейского управления и морского ведомства. Он ведь почти ни с кем не общался. Одна была страсть – деньги, деньги и деньги… В семнадцатом у нас «Сишан» отобрали, и полез отец к генералу Пепеляеву. Обида, видите ли, у него на Советы была за гнилой кораблик. Красная Армия и партизаны крепко поддали тогда господам
Фрося небрежно пододвинула бутылку, плеснула немного в кружку, проглотила жгучий спирт, поперхнулась…
– Вы вот смотрите на меня и думаете, небось: чего это атаманша расплакалась? Меня ведь тут атаманшей зовут. Ну какая я атаманша? Я обыкновенная баба. И никакого зла я никому в этой постылой жизни не сделала. И ты, товарищ, – посмотрела она на Радзевича, – не косись на меня. Да и потом в долгу ты у меня. Неумело наследил на Черноусовском. Однако не бойся. Цапандин не догадается, куда исчез его стукач. Правда, мерзкий он мужик, беспощадный… Ему скажи спасибо. – Евфросиния кивнула на Нелькута…
Взяла со стола кружку с недопитым спиртом, подержала в руках, будто согревая теплом ладоней, выпила, шмыгнув расслезившимся носом.
– Зачем ты, Фрося? – укоризненно сказал Шошин.
– Душа горит с горя…
– От горя слёзы льют, а не водку пьют.
– Всё-то у вас выстроено.
– Не всё…
– Жениться тебе, Шошин, надо.
– Не на тебе ли?
– Хотя бы!..
– Пути-дорожки у нас разные.
– А мы их вдвоём в одну соберём.
– А Бочкарёва с Цапандиным в сваты пригласим?
– Злой ты человек, Шошин, а с виду и не скажешь. – И встала, стройная, неприступная. Постояла и, сдерживая рыдания, снова тяжело опустилась на лавку, еле слышно сказала: – Дурень, не живу я с Бочкарёвым…
Она, как во сне, натянула на голову шаль, собрав её в узел у подбородка, зябко закуталась в шубу и вышла, чуть заметно поклонившись Шошину. Нелькут двинулся за ней.
За порогом рубленки просыпался робкий рассвет. Огонь не гасили. Спать не ложились. Сидели молча и дымили махоркой. Шошин не находил себе места. В самый последний момент он хотел выскочить следом за Евфросинией и удержать её. Ведь как поначалу обрадовался он этой встрече, от которой могла измениться его и её судьба. Он ещё тогда, там, на стареньком «Сишане», не мог равнодушно переносить кого-либо из членов экипажа в обществе стройной большеглазой девочки с белоснежными бантами в тяжёлых косах. Купеческая дочка чем могла помогала матросам. Котельных духов – кочегаров – угощала она турецкими сигарами из отцовских припасов. Фрося… Добрый, милый человек…
– Красивая! – словно зная, о чём он думает, сказал Радзевич. – Веришь ей?
– Вроде бы искренне всё говорила…
– Братцы! – перебил их Волков. – Что-то лежит подо мной!
– Лекарства? – удивленно выдохнул Радзевич, достав и развернув свёрток.
– Ай да девка! – обрадовался Шошин.
– Да тут медвежий жир и гусиный, – перебирая содержимое, говорил Иосиф, – сулема, смотри, Шошин, стрептоцид…
– Да-а, – протянул Шошин, – теперь мы с лекарствами…