Тайна
Шрифт:
— Даю вам честное слово, уверена была в красной! Черт все побери, больше не дублирую! Пусть дойдёт до миллиона, выгребу и пойду себе.
На кредите мигало больше тысячи трехсот. В голове мелькнуло этаким проблеском — может, есть специальный метод — нажимать наоборот… Пломбир вздохнула и примирилась.
— Это мы так его называли. Казик и я. Конрад Валленрод [3] . Казик сообщил о нем почти в последнюю минуту: кто-то путается около вас. Не знаю, как его зовут, но, по-видимому, он крепко завяз в афёре.
3
Конрад
Матерь Божия. Конрад Валленрод, двойной агент… И где-то около меня, караул! Кто это такой, ведь не Гутюша же!..
— Он вышел из ведомства для видимости, — продолжала Пломбир с отчаянием. — Больше нечего сказать о нем… А махинация вот в чем: сделали такую штуковину, электронную, я этого не понимаю, но штуковина настраивает автомат на красную или чёрную, как захочет. Другая штука делает маленькую или большую. Устанавливаешь сам, это у меня в сумке, сейчас не работает, я отложила сумку подальше, а надо держать близко к автомату, сантиметрах в двадцати…
Не поворачивая головы, я бросила горящий взгляд на её сумку — девушка сняла её с колен и пристроила на полу. Господи помилуй, эти портфели, саквояжи, торбы!..
— Мне дают эту штуку время от времени и "назначают, сколько могу выиграть. В принципе до десяти миллионов, у «Марриотта» — до ста, не больше, половина им, половина мне. Блендовский выпендрился, не унимался, он меня и привлёк вообще-то, поэтому так боюсь…
Я мобилизовала все свои растрёпанные мысли.
— Кто вам даёт прибор? И вообще, как все организовано?
— Не знаю. По телефону звонят — прихожу в дом, где жил Блендовский, и там один гад даёт мне свёрток, а на следующий день он же забирает деньги. Они всегда в курсе, сколько я выиграла — есть, видно, свой человек в казино. Я не из посвящённых, случайно попала по договору. Вляпалась, честно вам признаюсь, просто подзаработать хотела, а теперь боюсь ужасно… В милицию не пойдёшь, извините, в полицию, ведь никогда не известно, кто у них там остался работать из этой шайки. Вы же понимаете, они все повязаны… Шестерёнки у меня в голове завертелись. Подозрения, предположения, неясные выводы — все оказалось правильно. И сопоставления тоже.
— Лаборатория на Праге у них была? — спросила я вполголоса и расслабила мышцы физиономии — поймала себя на том, что изо всех сил стискиваю челюсти. Пальцем показала на экран, где ничего интересного не было, просто из предосторожности. Если кто-нибудь подглядывает, пусть думает, что мы комментируем игру.
— У них все на Праге. Там здание рухнуло, а подвалы сохранились. В последний момент смотались, не представляю куда. О Казике мне сообщили, отравился, дескать, какими-то испарениями, сам, мол, нарвался, лез куда не следует, и мне о нем лучше забыть.
— Кто это вам сказал? Едва ли нам ещё удастся встретиться, даже и здесь, надо обо всем договориться.
Девушка вздохнула.
— Если
— А кто?
— Неизвестно. Кто-то, кто сидел на самом верху, имел доступ ко всему. Предвидел перемены в стране, вычислил, когда точно произойдут. Был шефом и остаётся им. Не представляю, как он выглядит, а вот Крысу знаю. Вы насчёт Крысы ориентируетесь?
— Наслышана, нед… Стшельчик мне говорил.
— Он вышел на пенсию досрочно, работает по договорам. По профессии электронщик, я случайно слышала — следит за всеми этими приборами.
Чуть заметным движением она кивнула на свою сумку. Я решила прекратить расспросы — слишком много неясностей и в главном и в деталях, а инстинкт подсказывал — дальше разговор не продолжать. Я нажала аут, не глядя, что на кредите.
— Садитесь на моё место. Я ещё чуть-чуть посижу около вас, сделаю вид, будто слежу за игрой. Где механик?..
— Только осторожно, — прошептала Пломбир. — У них тут явно подсадная утка. Рука всегда в курсе, каков выигрыш до последнего гроша…
Я не села с ней рядом — в казино никогда такого себе не позволяла, не следовало этого делать и теперь. Стояла за спиной у девушки и смотрела на экран.
— Как им сказать насчёт Стшельчика, о чем он вам сообщил? — спросила она тихо, по видимости, абсолютно занятая игрой.
— Ничего. Мы болтали о литературе все восемь лет знакомства, поскольку он сочинял всякую графоманскую белиберду. Как-то забеспокоился насчёт коллеги, который куда-то исчез, а я почти не обратила внимания и больше ничего на сей счёт ведать не ведала…
— Нет, — прервала моя собеседница, — они слышали, как он вам звонил и что говорил по телефону. Надо подробнее…
— Если слышали телефонный разговор, прекрасно ориентируются, что ничего не сказал. Только собирался. Когда я пришла, он уже умер. О коллеге говорил дважды: сперва упомянул — пропал, мол, приятель, а во второй раз сообщил мне, что видел тело. Я рассказала ему, когда мой сослуживец обследовал участок и здание на Праге для проекта, наткнулся на труп, и Стшельчик заключил: возможно, это его коллега. Все удивлялся и ничего не понимал. Я тоже. А следующий разговор был как раз по телефону, вот я и осталась в полном неведении. Все остальное время обсуждали его произведения, планы будущих творений и так далее. До последних двух встреч это святейшая правда, так что можете развернуть, как вам покажется нужным, а меня представить кретинкой.
— Кретинка из вас никак не выйдет, а все остальное передам. Вы в абсолютном неведении. В случае чего, как вас найти?
— По телефону. Случается и работает. И договоримся раз и навсегда: через двадцать минут после звонка встречаемся здесь у автомата, если здесь уже закрыто, то в «Марриотте». Разве только понадобится время сразу что-нибудь прокричать. А вы мне дайте свой телефон. Само собой, разговаривать будем про всякую общедоступную дребедень…
Я оставила девушку и ушла из казино, от обилия впечатлений не сообразила отправиться поиграть где-нибудь ещё.