Тайна
Шрифт:
Чем дольше Ондра возражал, тем сильнее сомневался в своей правоте. А после того как мать сослалась на авторитет отца, он окончательно решил послушаться, но ему хотелось еще немножко поворчать.
— Хорошо, я пойду в школу, раз ты требуешь, и буду стараться еще больше, чем раньше. Но директор все равно ко мне будет приставать, вот увидишь.
— Учись, учись, Ондришка. Я буду гордиться тобой, — ласково сказала мать.
Ондра вздохнул:
— Ладно, пусть пристает, а я назло ему буду учиться лучше всех!
Глава XIX.
Снег уже сошел. Сорванец ветер весело порхал по городу и ласково обвевал лица прохожих. Он прилетел прямо с полей, чтобы напомнить людям о приближении сева, принес с собой запах влажной, свежевспаханной земли; а может быть, его прислали сюда горные склоны и пробуждающиеся долины — ведь одновременно на улицах появились целые корзины фиалок и ландышей.
А ветер все носился по городу, врывался в открытые окна, раздувал занавески. Он привык летать над бескрайными полями, и ему было тесно среди серых каменных стен, в узком лабиринте улиц. Поэтому, неуклюже покружившись на перекрестках, он к вечеру становился грустным, от него веяло холодом, и, вздыхая, он жаловался, что тоскует по родным просторам и не может найти к ним пути.
В один из таких вечеров по Долгой улице медленно брела усталая, немолодая женщина в сером платке.
В квартире Марковых ее с нетерпением поджидал Лацо. Он только что вернулся от Ондры. Дядя Иозеф читал у окна газету, тетя Тереза записывала в замусоленную тетрадь текущие расходы по хозяйству. Это была сложная задача — надо было составить меню на всю неделю и высчитать его стоимость. Лацо молча наблюдал за теткой.
Тетя Тереза низко склонилась над столом и, прикусив губу, старательно выводила буквы и цифры. Потом она, подперев голову рукой, с явным беспокойством поглядела на свои записи. Лацо слышал, как она прошептала:
— Еще нужно молока по крайней мере на пятнадцать крон в месяц, а если понадобится купить что-нибудь из одежды, так где же взять, если на еду не хватает?
В это время женщина в сером платке вошла в подъезд и позвонила в квартиру Марковых. Лацо кинулся открывать. В дверях стояла его мать. Она едва держалась на ногах от усталости. Лацо бережно подвел ее к столу и усадил.
— Ну что, Ганка, как дела? — спросила тетя.
— Никак, — безнадежно махнула рукой мать.
— Взял он деньги? — полюбопытствовал дядя.
Главкова едва заметно улыбнулась. Сперва чуть дрогнули ее губы, потом блеснули глаза. Все выжидательно смотрели на нее, и Лацо не терпелось услышать ее ответ. Вчера вечером, до того как он пошел ночевать к Сернкам, взрослые долго совещались. Маме нужно было получить в гарде справку, что ее муж ранее никогда не привлекался к суду.
— Такую бумажку тебе и здесь дадут, незачем за ней ехать домой, — уверял дядя.
— Да ведь Адама тут никто не знает, — возражала мать.
— Подумаешь, важность! Сунь чиновнику пять крон, и он с благодарностью выдаст тебе любую справку.
Мать
Дядя советовал вложить деньги в конверт, а тетя считала, что лучше держать их наготове в руке.
Мать в полной растерянности запихнула в карман и конверт и деньги и пошла.
Теперь она с победоносным видом смотрела на зятя и сестру, совсем как девочка, которая очень хитро сумела выполнить необычайно сложное поручение.
— Как ты дала ему? Да говори же! — раздраженно допытывался дядя.
Мать сразу стала серьезной и принялась рассказывать:
— Едва он меня выслушал, как тут же взялся писать справку. А я стою ломаю голову, как вручить ему деньги, да так ничего и не могу придумать. Он все о чем-то спрашивает, что-то приписывает. Вижу — он уже кончил и ждет, а я держу и думаю: «Что же дальше делать?» Вдруг он как рявкнет: «Уж не воображаете ли вы, что я обязан бесплатно трудиться?» Я хоть испугалась, но в душе поблагодарила его за то, что он избавил меня от лишних забот. Сам дорожку указал.
— Я ведь тебе говорил, что без взятки ты шагу не ступишь, — самодовольно сказал дядя.
— Столько денег, — огорчалась тетя, — и ни за что ни про что, лишь бы пьяница на водку мог содрать.
— Что поделаешь! Такие они люди. Давай им денег, а не то… — Мама махнула рукой.
— Что верно, то верно. Хочешь от себя беду отвести — плати, — рассуждал дядя, закуривая сигарету. — Деньги каждый любит.
— Кто привык жить честным трудом, тому и на ум не взбредет с других тянуть, — заметила мать.
— Жизни ты не знаешь, — поучительным тоном произнес дядя.
— Эх, зять, и вправду не знаю. У меня голова кругом идет от всех этих дел: боюсь, как бы мое прошение не выбросили в мусорную корзинку. Гардисты — они все бездушные, жестокие. Человеческая жизнь для них гроша ломаного не стоит.
— Всякие люди среди них есть, не спорю. Да тебе-то что до них? Ведь ты же им объяснила, что не знаешь, где Якуб. Я думаю, и старика твоего выпустят. Зачем его зря держать?
Дядя погасил сигарету и продолжал:
— Ничем тебе помочь не могу. Я в гарде никого не знаю, разве одного только Костку. Но Костке теперь не до меня, он гоняется за коммунистом, который удрал от него. Говорят, у этого молодца была машина для размножения листовок. Наверно, стреляный воробей. Костка не оберется неприятностей. Я-то сам не гардист, с моей рекомендацией никто считаться не станет.
— Завтра я пойду с этой бумажкой к начальнику, — сказала мать. — Ведь он же наш, словак. Пожалуюсь ему на свою беду…
Лацо тоже хотелось высказать свое мнение, но он промолчал — неудобно вмешиваться в разговор старших. Он-то никогда еще не видел больших начальников, которые сидят в комендатуре гарды. С такими мальчишками, как Лацо, они, конечно, и говорить бы не стали.