Тайна
Шрифт:
В дверях остановилась, намереваясь тут же уйти. Лорд Вульфберн натягивал пальто, движения были нервны, отрывисты. Раздался треск рвущейся ткани. Я подумала, что в спешке он разорвал подкладку. Но он был не один. У стола стоял Уилкинс — губы плотно сжаты, в каждой руке фонарь. Кастор и Поллукс выжидательно смотрели на хозяина, ожидая команды. По атмосфере, царившей в кабинете, можно было подумать, что меня считают мертвой или тяжело раненой.
— Простите, милорд, — сказала я. Оба мужчины резко повернулись.
— Миссис
Лорд Вульфберн смерил меня уничтожающим взглядом.
— Вы знаете, который час?
— Думаю, около шести.
В этот момент часы на камине начали бить, доказывая, что я была права.
— Уилкинс, можете вернуться к Вашим обязанностям, — сказал он, подавляя желание ответить мне резко. И, обращаясь теперь ко мне, произнес:— Мисс Лейн, будьте любезны задержаться на несколько минут.
Я подумала, что лучше было бы извиниться, сославшись на срочное дело, и вернуться позднее, переодевшись в сухое платье. Но его гневные взгляды пригвоздили меня к полу.
Уилкинс осклабился, проходя мимо. Из-за меня его хотели нагрузить лишней работой, и это случалось уже не в первый раз. Я подумала, что он радуется, что мне сделают выговор. Я вступила в комнату, он вышел, довольно громко хлопнув дверью.
Лорд Вульфберн тут же набросился на меня.
— Как Вам не стыдно поднимать на ноги весь дом из-за своей глупости?! — кричал он, не пригласив меня сесть и не давая рта раскрыть.
— Миссис Пендавс не выглядит очень расстроенной, — сказала я резко. — И вернулась я не намного позднее обычного. Самое большое — полтора часа. Но я ведь гуляла одна, без Клариссы.
— Которая лежит больная, расспрашивает о Вас всех слуг и просит прийти к ней, как только Вы появитесь.
Я почувствовала себя виноватой, но он именно этого добивался.
— Вы же сказали, что ей дали снотворное, я поняла, что она будет спать до позднего вечера. И если она расстроена, это потому, что Ваш страх передался ей.
— А как же было не волноваться? Наши туманы в сочетании с Вашей неопытностью и незнанием местности могли привести к несчастью.
Я не понимала причины его чрезмерного страха и не собиралась терпеть выговора из-за его же паникерства.
— Может быть, я и задержалась, но не уходила слишком далеко и не теряла башни из вида. Еще целый час можно было не беспокоиться. Холл хорошо был виден издали. Если бы Вы выглянули в окно, то поняли бы, что мне не трудно было вернуться.
— Как я мог знать…
Он не закончил вопроса и снова сердито посмотрел на меня.
— Как Вы могли знать что?
Он еще минуту смотрел на меня. Затем злость его прошла, он устало опустился в кресло, уронил голову на руки и
— Вы же не подумали, что я сбежала из дома? Он поднял голову.
— Почему нет? Вы же убежали от меня вчера, не так ли?
— Но только в свою комнату.
— В то время Вы не могли далеко убежать. Сегодня я надеялся, что Вы поймете — Ваша паника была беспричинной и Вам нечего меня опасаться. В другом Вы всегда проявляете стойкость и самообладание, что же заставляет Вас пускаться в бегство при моем малейшем приближении? Скажите, у Вас не было намерений уйти насовсем?
Я могла соврать. Именно это я собиралась сделать сначала и ничего большего не хотела, как только избавиться от этого дома и тех непомерных требований, которые мне здесь предъявлялись.
Которые он ко мне предъявлял.
Он молча ждал.
— Так, значит, я не ошибся?
— Не совсем ошиблись. Убежать было легче, чем вернуться, но я не могла оставить Клариссу.
— А меня?
Я промолчала.
— А меня? — повторил он.
Я бросила взгляд на его пальто, доходившее почти до ботинок, на бледность лица, выделявшегося белым пятном поверх воротника, на впавшие щеки, выступавшие скулы и прикованные ко мне внимательные глаза.
Это было странное лицо — лицо хищного зверя, знающего, что такое голод и лишения. Зверя, приготовившегося к прыжку и понимавшего, что промахнуться — значить умереть с голоду.
Но это был иной голод, чем потребность в пище. Я хорошо была знакома с голодом этого сорта, когда одиночество кажется намного тяжелее, чем плохая пища и грубая одежда.
Мне захотелось зарыдать, я закрыла глаза. Это было поражение. Если у меня хватило сил отказать ему в том, что он просил, то продолжать отказывать себе я не могла.
Я почувствовала, как его рука обняла меня за плечи и притянула к себе. Я не вырывалась из его объятий. Прижавшись к колючему воротнику пальто, я прошептала: «И Вас тоже».
Глава 14
Моего признания оказалось достаточно. Он больше ничего не спрашивал и не просил. Нам обоим было ясно, что мое сопротивление сломлено. Он сразу преобразился: походка стала легкой, в глазах, когда он смотрел на меня, появился особый блеск, голос звучал мягко и нежно.
Он не спешил проявить большую интимность, но дал мне возможность привыкнуть и разобраться в собственных чувствах, которые вдруг начинали захлестывать меня в самые неподходящие минуты.
По его настоянию я стала называть его Тристан, когда мы оставались одни. Сначала я боялась, что могу ошибиться и назвать его по имени в присутствии других людей. Но дни шли, и я сделала открытие, что мне легче называть его наедине официально, чем по имени. Несколько раз ему пришлось напоминать мне, что наедине я не должна употреблять его титул.