Тайная алхимия
Шрифт:
— Ничего.
— Просто… Просто Иззи гадает, что же с ним сталось.
— Дорогая Иззи. Она все время говорит, что мне нужно заручиться чьей-то помощью. Я… я полагаю, это и заставляет ее… думать о Марке.
— Да, — соглашаюсь я, уважая его уклончивый ответ.
Подходящий момент для того, чтобы спросить его, как же он справляется один… Но слова застревают у меня в горле.
— Она убеждена, что «Пресс» пойдет к чертям, только потому, что один из ее прирученных обозревателей невысокого мнения о «Вестях ниоткуда». Этот обозреватель пишет, что они «предают дух „Келмскотт-Пресс“ [26]
26
«Келмскотт-Пресс» — частная печатня, основанная Уильямом Моррисом в 1891 г.; книги, изданные в ней, оказали большое влияние на возрождение книгопечатания высокого качества. (Прим. ред.).
Дядя Гарет произносит эти слова отрывисто, как будто они по-настоящему ранят его.
— Тебя это заботит? Не похоже, чтобы тебе нравились работы «Келмскотт».
— Мне не нравилось оформление Морриса, но ты не можешь оспаривать важность его издательства, — вздыхает дядя Гарет. — Полагаю, если взглянуть честно, то у обозревателя была причина написать такое. Кое в чем оформление было немного неуместным, а бумага была настолько тонкой, что можно было видеть две несовпадающие стороны. Очень прискорбно. Был ноябрь — ты помнишь, каким он выдался хмурым? — ухмыляется дядя Гарет. — Ах да, для тебя же это лето.
— Он был хмурым, — возражаю я, и он похлопывает меня по плечу, прежде чем подлить в наши бокалы.
— Такого не должно было случиться. Одна из лампочек перегорела, а запасные у меня кончились. Стояла такая ужасная погода, что я не пошел в магазин, просто смирился с плохим освещением. Это было ошибкой, конечно. Я нанял бы помощника, если бы мог. Но настоящие печатники не растут на деревьях и стоят соответственно. И такая работа слишком однообразна для молодых. Но в общем и целом «Вести из ниоткуда» неплохо соответствовали стандартам. Трудно достать бумагу для печатной машины. Даже так называемые прекрасные прессы превращаются в инструмент для печатания фотолитографий, а еще есть компьютеры и так далее. А после поставщики бумаги говорят, что нет спроса.
Я собираюсь сказать, что видела очень хорошую фотолитографию, но тут в нашу тихую беседу врывается рок-музыка — достаточно громкая, чтобы заставить меня подпрыгнуть.
— Это арендаторы, не беспокойся.
— Святые Небеса! А соседи не возражают?
Это не настоящий, необузданный рок времен моего отрочества, а более чувствительный хеви-метал, но он звучит слишком громко.
— Да, соседи приходят и жалуются мне вместо того, чтобы жаловаться арендаторам. Соседи убеждены, что их обругают, если они войдут в дом, хотя на самом деле это случалось всего пару раз. Когда это Элтхэм стал таким буржуазным?
— Он всегда таким был. Дедушка обычно только и рассказывал, как после Великой войны одноквартирные дома росли, словно грибы после дождя. А раньше на этом месте были сады и заливные луга.
— Но тогда они не были
Дядя Гарет тянется, чтобы налить еще виски, и, когда рукав его пиджака задирается, я вижу скверные нашлепки из пластыря на его предплечье.
— Ты поранился?
Он кончает наливать виски, пробка звякает, когда он вставляет ее обратно в бутылку.
— Ах, это. Просто задел руку утюгом.
— Утюгом?
— «Стирка в понедельник, глажка во вторник». Дорогая Элейн хорошо меня обучила.
— Да, благослови ее Бог.
— Иззи и Лайонел хотят, чтобы я продал дом Чантри, — внезапно произносит он.
— Иззи мне так и сказала. А чего хочешь ты?
— Полагаю, это будет к лучшему, — вздыхает он. — Очевидно, за дом можно много выручить.
«Все равно он там больше не живет», — сказала Иззи.
— Это будет ужасным ударом, — говорю я.
Для меня это тоже будет ударом — знать, что дом ушел, хотя я и вернусь на другую сторону планеты. Даже в сравнении со смертью Адама…
— Но у тебя останется мастерская, — добавляю я, сглатывая комок в горле. — И будет много денег. Ты сможешь привести ее в порядок. Получить помощь.
— Я же сказал: печатников больше не найти.
— Я имела в виду другую помощь, если ты и в самом деле не можешь найти печатника. Но зато найдешь уборщицу. Садовника. Будешь выращивать овощи.
— Уна, ты ведь знаешь, что я ничего не могу вырастить. Это всегда было делом Элейн. Но это было бы мило… — замечает он, оглядываясь по сторонам. — Хотя не знаю… Сомневаюсь, чтобы я смог кого-нибудь найти. Все соседи говорят, что в наши дни садовника днем с огнем не сыщешь. И я не стану держать рядом с «Пресс» уборщицу, которой не смогу доверять.
Дядя Гарет спорит против каких-либо изменений с живостью человека, который не хочет, чтобы его уговаривали, ведь корни его упрямства лежат слишком глубоко, чтобы их можно было вырвать с помощью простого здравого смысла. Я смотрю на дядю и в гаснущем свете вижу за его плечом фотографию Марка.
— Ты не хочешь продавать дом, верно?
— Уна, дорогая, мне семьдесят восемь, и я не становлюсь моложе. Я смотрю этому факту в лицо, так же как смотрел в лицо всему остальному. Мне думалось, я смог бы поглядеть в лицо и продаже дома.
— Тебе думалось? А сейчас ты так уже не думаешь?
— Лайонел звонил перед самым твоим приходом.
— Я собираюсь повидаться с ним завтра.
— Он так и сказал. Он с таким нетерпением предвкушает это. Но он звонил не насчет вашей встречи, а насчет продажи дома. Он говорит, что дом нельзя продать без мастерской. Мы должны продать весь Чантри, а не только дом. Мастерскую, сад. Все.
— Что?!
— Это как-то связано с доступом к дороге и разрешением на перепланировку, потому что здесь хотят начать строительство.