Тайная дипломатия
Шрифт:
– Странно, а я подумал, что вы прибыли значительно раньше.
– С чего вдруг? – слегка насторожился я.
– Две недели назад в «Эко де Пари» были опубликованы фотографии, сделанные недалеко от Архангельска после бегства оттуда войск генерала Миллера. Там, где могилы и концентрационный лагерь на острове. Я и решил, что это ваша работа.
– Какая связь? – слегка удивился я.
– Да, наверное, связи никакой нет, – кивнул Игнатьев, закуривая ароматную папиросу. – Если бы эти фотографии опубликовал «Мерль блан», я уже не говорю про «Юманите», то связь бы напрашивалась сама собой.
«Эко де Пари». Очень консервативная
– Нет, Олег Васильевич, все равно остается много вопросов. Не обессудьте, но и во время вашего прошлого визита, и после ухода у меня возникли вопросы. Ведь вы приходили, чтобы узнать дальнейшую судьбу денег, находящихся на моих счетах?
Отрицать подобное глупо, и я кивнул, изобразив слегка смущенную улыбку.
– Да, именно так. Не скрою, эти деньги сейчас бы очень пригодились моей стране, – сказал я. Подумав, добавил: – Нашей стране.
– И тем не менее, услышав, что я собираюсь передать деньги Франции, вы не сделали попытки меня отговорить, а ушли, – усмехнулся Игнатьев. – Решили, что лобовая атака не пройдет и постарались создать у меня превратное впечатление о Франции? Жаль, если это не ваших рук дело, могло бы и сработать. Но я теперь хочу вам признаться, что рассуждал о передаче денег Франции чисто гипотетически. Да и на вашу реакцию желал посмотреть. Отдавать деньги французам у меня нет никакого желания. Если бы я хотел, то отдал бы их Клемансо.
А ведь умный же человек, черт побери! С таким опасно иметь дело. Но не признаваться же, что я и на самом деле все это устроил именно с целью дискредитировать Францию в глазах Игнатьева. Вместо этого я спросил:
– И как вам понравилась моя реакция?
– Впечатлила, – честно признался граф. – Вы не стали ни просить деньги, ни требовать. И не угрожали мне карами небесными, как другие. Например, мои бывшие коллеги постоянно меня запугивают, что если не передам деньги в руки достойных, по их мнению, людей, то ко мне явятся убийцы из чека и все отберут.
И я опять не стал спорить, а только вздохнул:
– Чека осталось в России, а мы во Франции. И даже если бы была такая возможность – скажем, похитить вас, выколотить коды и шифры, то мы все равно этим не воспользовались.
– Хотите сказать, что вы абсолютно честны и чисты? – усмехнулся граф.
– Да что вы! Когда это политика являлась честной и чистой? А уж если речь пойдет о таких деньгах, то чистым тут никто не останется, но нам крайне невыгодно забирать деньги силой, принуждать вас к этому.
– Поясните, – слегка нахмурился Игнатьев. – Я не очень хорошо понимаю вашу мысль.
– Все просто. Мы бы хотели, чтобы вы передали деньги добровольно, а не под давлением. Я полагаю, к вам уже и так являлось немало спасителей России, уверявших, что они являются единственными правообладателями средств, на которые они наймут целую армию освободителей? Слышал, что барон Врангель собирается учинить ревизию ваших средств?
– А кто такой Врангель, чтобы учинять мне ревизию? – высокомерно отозвался генерал. – Для меня Врангель – проститутка, простите за резкое слово. Врангель вначале собирался служить Скоропадскому, потом возжелал стать верховным
Кстати, генерал обозвал барона по-французски, но я понял. Не то начал понимать французский язык, не то это интернациональное слово. И про «выкидывание» Врангеля из Крыма я знал чуточку больше Игнатьева, но решил об этом не распространяться.
– С вашего разрешения продолжу, – сообщил я и, дождавшись легкого кивка, действительно принялся продолжать свою речь. – Так вот, деньги нам действительно пригодятся, но Россия – страна большая. Не просто большая – великая. Ваши миллионы – хорошие деньги, но, право слово, мы можем обойтись и без них. Заработаем. Но нам нужны не только деньги, но и вы.
– И зачем? У вас есть более значимые фигуры. Тот же Брусилов, – хмыкнул генерал. – Командующий армией – это не отставной атташе.
– Брусилов – человек важный, не спорю. Но он в России, и могут сказать, что генерал Брусилов стал служить красным за паек, за страх. А вы, Алексей Алексеевич, во Франции. Стало быть, резона бояться репрессий у вас нет. И вы лучше меня знаете, что такое символ. Погоны, знамя. Так вот, вы и станете нашим символом. У вас репутация честного человека верно служившего Российской империи. Советская Россия, что бы кто про нее не говорил, наследница и империи, и всех государств, находившихся на ее территории. Деньги на ваших счетах, по вашему уверению, это русские деньги. Коль скоро РСФСР является правопреемницей прежней России, то эти деньги вы и должны отдать именно ей, а не Врангелю или кому-то еще. Даже не генералу Слащеву, что стал недавно главой Крымской республики.
– И вы предлагаете передать эти средства лично вам?
– Ни в коем случае, – замахал я руками в испуге. – Если оперировать военной терминологией, то вы не хранитель средств, а часовой приставленный к российской собственности, к материальному имуществу. А кому передаст свой пост часовой? Только сменщику, а для этого нужен разводящий. Для вас разводящим станет полномочный посол Советской России в республике Франция.
Я говорил с полной уверенностью и должным пафосом, хотя на самом-то деле с чистой совестью принял бы от Игнатьева все его двести двадцать пять миллионов франков. Беда лишь в том, что я бы превратился в дракона, охранявшего золото, и не имея возможности им воспользоваться. Переоформить средства внутри банка – это одно, а как я выведу деньги в Россию? Французы, только почувствовав шевеление, сразу же арестуют все счета и с удовольствием их конфискуют в зачет уплаты наших долгов. А если у нас нет дипломатического признания, то защитить деньги от загребущих ручонок бывших союзников по Антанте нет никакой возможности.
– Мне написать расписку, что после установления дипломатических отношений между Советской Россией и Францией я передам деньги советскому послу? – спросил Игнатьев с самым серьезным видом.
Эх, как бы мне хотелось, чтобы бывший военный атташе дал мне такую расписку! Это же важный документ. И мне для отчета перед старшими товарищами пригодится. А может, по этой расписке мы сумеем снять франки со счетов Игнатьева? Хм… А вот это уже вопрос к юристам. Но вместо этого я сказал:
– Мне достаточно вашего слова. Если слово генерала Игнатьева ничего не стоит, то и его расписка ничего не значит.