Тайная дипломатия
Шрифт:
От нашего торгпредства до улицы Ваграм, где располагалось кафе «Времена года», неторопливым шагом минут десять и потому я не особо спешил. Решив отвлечься, подтянул к себе свежую газету. Может, увижу что-нибудь интересное?
Увы. Ничего информационного… Главная новость – полиция вчера вечером задержала в Булонском лесу человека, пытавшегося убить любовницу. Со слов прохожих – мужчина бегал за женщиной с револьвером в руках, о чем-то громко кричал, оскорбляя бедняжку, называя ее обманщицей. Задержанный, мсье Омон (м-да, фамилия) сообщил, что никого убивать не собирался, напротив, с подругой собирались покончить
Интересно, станет ли французское правосудие трактовать поступок Омана как покушение на убийство, или дело спустят на тормозах?
– Ого, начальник советского торгпредства читает бульварные газеты, – раздался слегка ехидный голос моей любимой женщины.
Наталья Андреевна вернувшаяся с парижского холода, чудо, как хороша – щечки зарумянились, глаза блестели, а еще от нее исходил запах свежести. Моя невеста сегодня провела ночь у родителей – нужно же иногда навещать стариков. Не знаю, обиделся на меня граф Комаровский, нет ли, но разговора о титуле больше не заводил.
– Совершенствую свой французский, – пробурчал я в ответ. – А вам ли, сударыня, не знать, что бульварная пресса тоже источник информации?
– И что вы здесь почерпнули, мон шер? – поинтересовалась Наташа, склонившись над газетой, и одновременно целуя меня в щеку. Быстренько пробежав взглядом полосу, пренебрежительно фыркнула. – Мельчают французы. В прежние времена целыми партиями стрелялись, а теперь и вдвоем-то не могут. – Я только пожал плечами – дескать, каждый борется со скукой по-своему. – Володя, папа и мама очень хотят встретить Новый год вместе с нами. Дескать, если Рождество не празднуете, так хоть двадцать первый год встретим вместе. Ты как, не возражаешь?
– А отчего я должен возражать? – хмыкнул я, а потом спохватился. – Знаешь, а ведь не получится. Мне положено Новый год встретить с подчиненными. Сходишь одна, а я потом подтянусь.
– Владимир Иванович, то есть, Олег Васильевич, ты балда, – легонько щелкнула Наташа меня по носу. – Кто тебе мешает встретить и с подчиненными, и с родителями?
– Это как? И почему это сразу балда? – не понял я.
– Да потому, что русские эмигранты отмечают праздники по старому стилю. Стало быть, вначале встретим здесь, а потом там.
Ух ты, а ведь не знал. Новый-то стиль и в РСФСР не везде прижился, что там про Францию говорить.
– Точно, балда, – согласился я.
Наталья довольная собой чмокнула меня куда-то в макушку, а потом спросила:
– Скажи-ка еще, к тебе от Льва Давидовича никто не приходил?
– А что такое? – мгновенно насторожился я.
– Я неподалеку от торгпредства знакомого встретила, – сообщила Наташа. – Замерз, бедолага. Говорит, третий час топчется, товарища ждет. Мол, из Москвы, от Троцкого человека прислали, хотел с тобой познакомится. Ушел на двадцать минут, а все нет и нет. Вот я и спрашиваю – не заходил ли кто?
Глава семнадцатая.
Оставив Наталью разбираться с Блюмкиным – нехай Яша объяснит настоящему представителю Коминтерна, отчего вдруг стал самозванцем, сам отправился во «Времена года». За невесту я не переживал – ежели что, Никита Кузьменко с Александром Петровичем помогут. Переживать нужно за авантюриста, но я отчего-то уверен, что он опять выкрутится.
Время до встречи с Потылицыным еще оставалось, и как не поглазеть на блошиный рынок, попавшийся на пути? Именно поглазеть. А заодно и скинуть прилипший «хвост». Мы их без надобности не скидываем, у ажанов в штатском своя работа, но сегодня надо. Опять-таки, есть тонкость – если объект скидывает «хвост», оно подозрительно и обидно. А если филер теряет объект, в сутолоке – досадно, но объяснимо.
Всякое барахло: ношеная одежда и обувь, к которой приценивались практичные французы, меня интересовала мало, а вот на бижутерию, игрушки (особенно оловянных солдатиков), фарфор, старинные книги, можно и посмотреть. Обычно, я ничего не покупаю, разве что книги (может, когда-нибудь появится свое жилье, где найдется местечко под библиотеку?), но как-то не удержался – приобрел симпатичную табакерку с мопсом на крышке и любопытным клеймом «1749. W». Что характерно, ни сколов, ни царапин. Я не великий знаток фарфора, но если это работа Дмитрия Виноградова, то место ей в нашем музее, а не в Париже. Если подделка, пожалею о напрасно потраченных тридцати франках. В этом случае, оставлю себе. Авось, выйду на пенсию, начну табак нюхать, а табакерка-то уже есть.
Сейчас же меня зацепило. Среди серебряных и медных побрякушек, которыми торговал мордатый усач самого наифранцузского вида, я увидел медаль с профилем последнего императора. Точно такая же осталась в Москве, в моем кабинете, рядом с двумя орденами.
– Хау мэни? – спросил я отчего-то по-аглицки, но продавец меня понял.
– Фифти доллар, – бодро отозвался продавец и начал нести какую-то околесицу о редкости и ценности награды, и на таком ужасном английском, что я спросил уже по-русски:
– А харя у тебя не треснет?
– Ха… Земеля… Ну, как русскому, отдам за десять франков.
– В морду бы тебе плюнуть, – грустно сказал я, пристально посмотрев на «земелю».
– А чё в морду-то сразу? – оскорбился продавец. – В морду-то я тебе и сам плюну.
– Давай, плюнь, – предложил я, начиная заводиться.
Продавец выглядел крепким мужичком, но мне стало пофиг, и я осознал, что справлюсь с ним безо всяких ухищрений типа самбо. Прикинул: мне прямо тут ему харю начистить или за угол завести, чтобы полиция не вмешалась? Продавец отчего-то мне в морду плевать не стал, а как-то осторожно придвинул медаль поближе к краю прилавка и сказал, словно оправдываясь.
– От соседа осталась… Помер он. Я сам из солдат буду. Так забирай, даром.
Я вытащил из кармана две бумажки по пять франков, положил их на прилавок, забрал медаль и ушел. Продавец мне что-то кричал вдогонку, но я не слышал или не хотел слышать. Вот, поди же ты… Ну не заработал я медаль «За храбрость», не заработал. Ее Володька Аксенов получил за штыковую атаку, мне бы эти медали – тьфу и растереть, но отчего же досадно-то так стало? Или я уже настолько врос в эту реальность, что биография моего «реципиента» стала родной?