Тайная эпидемия одиночества. В поисках утраченной близости

Хэн Симона

Современный человек не живет в племени, из которого его могут изгнать. Как же мы тогда поймем, что переживаем разобщенность? Первый красный флаг разобщенности – это сон. Если вас изгнали из племени, вам придется самому просыпаться по ночам, чтобы быть готовым защититься от хищника. Согласно доктору Луизе Хокли из Чикагского университета, у одиноких людей качество сна снижается, и они испытывают так называемые микропробуждения. Подобно человеку с ампутированной ногой, которому иногда кажется,

что он ее чувствует, наш мозг может «чувствовать» племя, к которому привязан⁹. Ориентируясь на эти микропробуждения, можно определить степень одиночества человека. Когда во время пандемии я находилась на двухнедельном карантине в одной из гостиниц Перта, в Австралии, мне в номер регулярно звонили, чтобы убедиться в стабильности моего ментального состояния. В разговоре всегда звучал вопрос: «Как вам спится?», и задавали его как раз из-за связи качества сна с психическим здоровьем. Если во время пандемии вы столкнулись с нарушением сна – знайте, что вы не одни, и причиной таких нарушений могло стать чувство разобщенности.

Чтобы определить различные уровни отношений, необходимые для того, чтобы почувствовать полноценную связь с обществом, мы обратимся к работе Брюса А. Остина из Рочестерского технологического института в штате Нью-Йорк. Остин разработал шкалу измерения одиночества, состоящую из трех категорий: интимное одиночество (нехватка людей, с которыми можно быть по-настоящему уязвимым), социальное (желание быть частью социальной группы, на членов которой можно положиться) и коллективное (потребность найти группу людей с общими интересами)¹⁰.

В 2014 году глубокое, холодное одиночество постучалось и в мою дверь. Прожив 10 лет за границей, где меня окружало множество друзей и творческих коллег, я вернулась в Перт заботиться о своей недавно парализованной матери. В тот момент чувство одиночества было так велико, что охватывало собой все три категории Остина. Мои отношения с семьей, которые и до происшествия с мамой не были гладкими, стали натянутыми, как струна. Из-за пережитого стресса я даже начала терять память. Поясню, о чем я.

Влияние одиночества на наш мозг

В то время я получила краткосрочный контракт на работу диктором в местной радиостанции. Я вела послеобеденное шоу, где ставила музыку и проводила различные конкурсы. Как-то раз я провела конкурс, начисто забыв, что только что его проводила, а после следующего конкурса забыла записать имя победителя и название песни, которую ставила. Моя память всегда была безупречной, но тогда она начала меня подводить. Я в ужасе задумалась: что со мной не так? Является ли моя забывчивость признаком того же дегенеративного заболевания, из-за которого маму

в 65 лет настигла деменция и она оказалась прикованной к инвалидному креслу? Нужно сказать, что это очень редкое заболевание, и про него настолько мало известно, что все подробности приходится разыскивать по частным пабликам в соцсетях, где рассказывающие о своих жутких симптомах пользователи спрашивают: «Кто-то еще страдает от ночной потливости и недержания?»

Несколько недель спустя мои проблемы с памятью достигли своего пика. Начну с того, что на всех радиостанциях мира есть одна и та же кнопка.

Она называется по-разному в зависимости от места, но суть в том, что при ее нажатии станция переходит в автоматический режим, и по радио играет музыка, пока все сотрудники отдыхают. Как-то вечером, по окончании смены, я прыгнула в машину и поехала с кузиной в кино. Уже на пути к кинотеатру я вдруг заметила, что на моей радиостанции не играет музыка. Солнце только зашло за горизонт, а на улице уже стемнело. Я пыталась прислушаться получше, но все, что я могла различить, – скрип гравия под колесами машины. Я была уверена, что все водители поблизости от меня в этот момент крутят регуляторы звука, недоумевая, почему на их любимой радиостанции города Перта, ни разу не прервавшей эфир за последние 30 лет, вдруг воцарилась тишина.

Мертвый эфир.

Мертвый эфир – кошмар всех радиостанций мира. Я схватилась за голову, пытаясь вспомнить: «Перевела ли я эфир в авторежим? Нажала ли я кнопку?» Действительно ли это молчание – МЕРТВЫЙ эфир, а не поломка радио в моей старенькой машине? Вскоре мне позвонила начальница – одна из лучших, что у меня когда-либо были. Она лишь вежливо попросила, чтобы такого больше не происходило. Я была готова сгореть со стыда. В итоге инженер подключился к станции удаленно и вновь запустил эфир.

После этого происшествия я наконец обратилась к местному врачу, чтобы выяснить, что же не так с моей памятью. Врач позвонил психиатру. Психиатр спросил: «Симона, вам знакома ситуация, когда человек попадает в аварию и не может вспомнить, что произошло?» Я ответила: «Да, это называется шоковое состояние!» – «Сейчас вы проходите через нечто подобное, – сказал он. – На вас навалилось много проблем: ваша мама парализована в результате инсульта, семья вас не принимает, вам не хватает друзей. Все это заставляет вас жить в режиме „бей или беги“».

Я окончательно запуталась. На самом деле я тогда даже не очень хорошо понимала, что значит стресс (все произошло в 2014 году, когда никто еще не привык говорить о своем психическом здоровье). Я тем более не думала, что стресс – это результат биологической реакции¹¹

Конец ознакомительного фрагмента.