Тайная гавань
Шрифт:
«В конце концов, у меня тоже есть деньги», — подумала она.
Ведь если ее английские соверены перевести во французские франки, получится весьма значительная сумма.
Она улыбнулась, обрадованная тем, что внесет свою долю в их семейный бюджет, и граф спросил:
— Что, кроме счастья, вызвало у тебя улыбку, моя маленькая?
— Я обрадовалась, что у меня есть какие-то деньги. Завтра они по закону станут твоими, но прежде, чем ты из гордости откажешься от них, я хочу предложить, чтобы они стали моей долей в твоих
Бофор прижался щекой к ее щеке.
— Я обожаю тебя, моя единственная, — сказал он, — и я не собираюсь спорить, потому что, как ты уже говорила, это твоя вина, что мы должны осесть на месте и вести себя как респектабельные французы. Но прежде, чем мы продадим корабль, что, без сомнения, принесет немалые деньги, нам следует сплавать на Гренаду, сообщить твоему отцу о смерти твоего кузена и убедиться, что у него самого все благополучно.
— Мы можем это сделать? — спросила Грэйния. — Я очень беспокоюсь о папе, особенно когда он вместе с мистером Мэйгрином.
— Мы отправимся вместе, так будет лучше всего. Ведь твой отец должен узнать, что ты вышла замуж, хоть и вряд ли примет благожелательно зятя-француза.
Грэйния рассмеялась:
— Отец не станет возражать. Вспомни, что он ирландец, а ирландцы никогда не любили англичан.
Граф тоже рассмеялся:
— Я об этом и в самом деле забыл! Ну что ж, если твой батюшка меня одобрит, то, когда наступят более благоприятные времена, он станет приезжать к нам в гости на Сен-Мартен, а ты сможешь бывать на Гренаде.
— Хорошо, что ты так думаешь, — сказала Грэйния. — Ведь я, так или иначе, должна присматривать за папой.
Но она понимала, что это нереально: до тех пор, пока отец дружен с Родериком Мэйгрином, вместе с ней ему не жить.
Она была совершенно уверена, что если Мэйгрин узнает о ее браке с французом, то постарается отомстить: либо сам застрелит графа, либо натравит на него английские власти.
Тем не менее, она должна узнать, что с отцом, и, если он все еще в Мэйгрин-Хаусе, под любым предлогом заманить его в «Тайную гавань».
Там она, по крайней мере, попрощается с ним перед окончательным переездом на Сен-Мартен.
Как это замечательно, что граф в очередной раз предугадал ее желание, почти еще не осознанное!
Ей ужасно захотелось поцеловать его, она прильнула к нему, и он нашел ее губы своими.
Грэйния проснулась очень рано: она была сильно возбуждена, и к тому же снизу доносились какие-то звуки. Очевидно, Жан и Анри уже встали и занялись делами.
В соседней комнате спала экономка священника, пожилая женщина с добрым лицом.
Она явилась накануне вечером, неся с собой фонарь, освещавший ей дорогу по неровной местности возле дома.
— Счастлива познакомиться с вами, мамзель, — обратилась она к Грэйнии. — Отец
— Благодарю вас, мадам, — отвечала Грэйния. — Спасибо, что вы согласились прийти сюда нынче вечером и составить мне компанию. Это так любезно с вашей стороны.
— Мы все должны делать, что можем для тех, кто пострадал от ужасов войны.
Граф пожелал им доброй ночи и на прощание поцеловал Грэйнии обе руки.
Едва он удалился, экономка сказала:
— Прекрасный человек и добрый католик. Какое счастье для вас, мамзель, найти такого мужа.
— Это и в самом деле счастье, мадам, — согласилась Грэйния, — и я очень благодарна судьбе.
— Я стану молиться за вас обоих, — пообещала добрая женщина, — и верю, что всемилостивый Господь ниспошлет вам всяческое благополучие.
Грэйния была уверена, что так и будет; она лежала на роскошной кровати и думала, как же она счастлива. И, конечно же, мама знает о ее счастье.
«Как же это все так сложилось? Я и предположить не могла, что избавлюсь в самую последнюю минуту от этого чудовищного Родерика Мэйгрина!» — твердила она себе.
Она снова и снова произносила молитвы, отрывочные и почти бессвязные, потому что, даже молясь за графа, не могла не вспоминать о его поцелуях, пробудивших в ней особенные, неведомые до сих пор ощущения.
Ранним утром комната наполнилась солнечным сиянием, и Грэйния увидела в этом доброе предзнаменование.
Снаружи распевали птицы, и яркие краски бугенвиллии соперничали с пестрым разноцветьем растений, обвивающих веранду, а море сверкало, словно радовалось свадьбе Грэйнии.
У нее не было подвенечного платья, но среди вещей, купленных для Грэйнии матерью, было платье, предназначенное для представления ко двору.
Оно было белое, как и полагалось дебютантке, но его прислали от портнихи уже после того, как мать Грэйнии скончалась.
Грэйния хотела, было отослать его обратно — ведь теперь в нем уже не было надобности. Но потом она подумала, что для нее унизительно вступать в переговоры по поводу оплаты за уже не нужный ей наряд, оплаты, которую она, по существу, уже не могла себе позволить.
Она отдала деньги и увезла платье с собой на Гренаду.
Теперь Грэйния вытащила платье из чемодана и решила, что хоть оно и чересчур изысканно, однако вполне подходит для невесты и, может быть, она в этом платье понравится Бофору.
У нее не было вуали; она сказала об этом экономке, которая пришла в спальню помочь невесте одеться, и та немедленно отправила Жана в дом к священнику.
— У нас есть вуаль, мы ее иногда одалживаем невестам, если они являются в церковь только в веночке, а это отец Франсуа считает недостаточно уважительным по отношению к дому Божьему, — объяснила экономка.