Тайная история Леонардо да Винчи
Шрифт:
— Что?!
— Это все, что мне известно.
— Он мог бы обмолвиться мне хоть словом, — сказал Леонардо.
Тосканелли пожал плечами.
— Леонардо, ты должен покинуть Флоренцию. Пока твои враги не потеряют аппетита к мести. Пока Лоренцо не перестанет скорбеть и не восстановит порядка.
Леонардо рассмеялся. Пусть себе мстят, подумал он. Как могут те, кто близок к Лоренцо, счесть его предателем после того, как он спас Медичи жизнь? Но, захлопнув дверь перед трупом Якопо Пацци, он понял, что его близкие и он сам в опасности.
И где же Сандро? Как он мог уехать, не простившись?
—
— Да, наверное… Знаете, Джиневра умерла, — сказал Леонардо почти равнодушно, словно говорил о незнакомой женщине.
— Да, Леонардо, печальная весть дошла до меня. Мне так жаль. Ты…
— А ты? — спросил Леонардо у Америго. — Мой маэстро позвал и тебя тоже?
— Меня не надо звать. Я сам пришел искать убежища. — Америго говорил напряженно; ему явно было не по себе, и тем не менее он продолжал: — Мой дядя Пьеро — ты его помнишь? — взят под стражу. Я могу только молиться, чтобы его не казнили, как остальных.
— Твой дядя? — ошарашенно переспросил Леонардо. — Я думал, Лоренцо защитит твою семью.
Пришел черед Америго рассмеяться.
— Во Флоренции ныне все меняется быстро. Мне говорили, Лоренцо считает, что покушение на его жизнь и смерть его брата — месть за смерть Симонетты.
— О чем ты говоришь?
— Ее смерть окутана тайной. Пацци попытались убедить мою семью, что ее убил Лоренцо. Или Джулиано — из ревности.
— Что за чушь!
— Потому-то моя семья и отвергла эту мысль, — сказал Америго. — Но для Лоренцо, кажется, это мало что значит, потому что его брат был убит на Пасху.
— Вот оно что, — сказал Леонардо. Симонетта тоже умерла на Пасху. Если бы Веспуччи собрались мстить, они выбрали бы самый подходящий день — годовщину смерти. — Так Пацци выставили вас в дурном свете.
Америго кивнул.
— И что ты будешь делать?
— Отправлюсь с тобой, милый друг, — грустно скачал Америго. — Что же еще?
Они вошли в библиотеку Тосканелли, маленькую комнатку, согретую камином и озаренную его розоватыми отсветами. Возле огня сидел Куан Инь-ци, посланник Деватдара. Он поднялся, поклонился Айше и обратился к Леонардо:
— Я счастлив, что ты принял предложение Деватдара.
— А я и не знал, что принял его, — ответил Леонардо.
Куана явно удивили его слова.
— Разве у тебя есть выбор? — спросил Тосканелли.
— Правда, — тихо сказал Леонардо. — Правда…
Но душа его не лежала к путешествиям. Он хотел повидать мать и ее мужа. Хотел домой. А если люди Лоренцо схватят его или его найдут францисканцы — не все ли равно? Леонардо только приветствовал бы свою смерть. Она представлялась ему сном, и он мечтал отыскать Джиневру в ее холодных вечных пределах.
— Так ты принял предложение Деватдара, — сказал он Америго.
— Как и Бенедетто Деи, который станет нашим проводником — у него есть опыт путешествий по Востоку.
— Может быть, но мне еще надо закончить здесь дела.
— Не стоит, Леонардо, — сказал Тосканелли. — Здесь тебя не ждет ничего, кроме боли, а возможно, и смерти.
— А что ждет меня на Востоке? — спросил Леонардо у Куана.
— Быть может, и смерть, Леонардо, но, по крайней мере, не бессмысленная. Ты обнажил бы меч христианства против Оттоманской
— Ничего, — ответил Леонардо, но стиснул плечо Никколо, словно давая понять, что говорит не то, что думает.
— Я видел твои наброски военных машин и чувствовал… покой. Они ведь просто игра ума, не так ли? Неужели же ты в самом деле пройдешь мимо возможности воплотить свои мечты в жизнь, дать им плоть и кровь?
— Для этого мне не надо ехать на Восток.
— А, — сказал Куан, — так ты уже получил должность военного инженера.
— Я вел переговоры по этому поводу с Лодовико Моро Миланским.
— Леонардо, — нетерпеливо проговорил Тосканелли, — Лодовико еще хуже, чем Лоренцо. Если он примет тебя ко двору, это может угрожать его миру с Флоренцией. И ты думаешь, что он всерьез считает тебя инженером? Тебя, придворного художника Великолепного?
— Не знаю, — сказал Леонардо, — и более того, мне все равно. Я пришел сюда не затем, чтобы…
— Отправляться в путешествие? — договорил Куан. — Но что же еще тебе остается?
Леонардо ничего не ответил, но соблазн был велик: он не мог не воображать летающих машин и начиненных порохом снарядов, которые взрываются среди огромных армий и уничтожают их. Мысленным взором он видел пляску уничтожения и смерти; и его видения искореженного металла и разодранных тел были столь же нейтральны и естественны, как зеленые холмы и оливковые деревья. Святой, великолепно отлаженный механизм природы.
Настойчивый стук в дверь прервал его грезы.
— Что там, Филиппино? — крикнул Тосканелли одному из своих младших учеников.
— Там, снаружи… на улицах… беспорядки. Там солдаты, но они…
— Ну?
— Это турки, маэстро. — Мальчик был заметно перепуган. — Они жгут город. Вы чуете дым?
Все бросились во двор. Сквозь узкие оконца виднелись силуэты солдат.
В дверь громко стучали.
— Открой, — велел Тосканелли, выглянув. — Это Бенедетто и Зороастро.
— Зороастро? — удивленно переспросил Леонардо.
Ученик Тосканелли отворил двери для Бенедетто Деи и Зороастро да Перетолы. С ними во двор вошел офицер — в тюрбане, на боку ятаган в прекрасно украшенных ножнах, за спиной — щит с коршуном. На улице ждали два-три десятка мамлюков и по меньшей мере столько же всадников. Ученик Тосканелли принял этих рабов-солдат святейшего султана Вавилонии за турецких янычар. Видимо, они принадлежали к какому-то торговому каравану, потому что арабские кони были навьючены большими тюками, вероятно, с Дамаском [50] , бархатом и златотканым шелком — чудесами Флоренции.
50
Дамаск — шерстяная переливающаяся ткань.