Тайная история сталинских преступлений
Шрифт:
В то же время Сталин уже не мог расправиться с ними так же бесцеремон-но, как он поступил со многими другими, то есть объявить их шпионами и из-менниками. Ведь совсем недавно они были представлены новому пополнению НКВД как "верные сыны партии", в отличие от всех других энкаведистских руководителей сохранившие верность Центральному комитету. Поэтому было решено отправить их в небытие кружным путём. Все трое были переведены на различные должности в Совете народных комиссаров. Фриновский, в частно-сти, был назначен наркомом военно-морского флота. Вскоре после этого все трое бесследно исчезли.
БЛИЖАЙШИЙ ДРУГ
Сталин
Этот человек был самым близким другом Сталина ещё со времён их юно-сти. В середине 30-х годов Енукидзе занимал высокий пост председателя Цен-трального исполнительного комитета (ЦИК). Но к этому времени он утратил те черты революционера, которые его отличали раньше, и оказался одним из тех деятелей, которые выродились в типичных сановников, с упоением насла-ждавшихся окружающей роскошью и своей огромной властью.
Когда я спросил своего старого приятеля, много лет бывшего личным сек-ретарём Енукидзе, чем интересуется его шеф, последовал ответ:
– Ох, он больше всего на свете любит сравнивать, как ему живётся: лучше, чем жили цари, или пока ещё нет.
При этом он безнадёжно махнул рукой, и в его глазах появились лукавые искорки. Заметив моё изумление, он поспешил добавить, что его шеф – "от-личный мужик".
Я никогда не мог понять, на чём зиждется столь тесная дружба Сталина и Енукидзе, людей разительно непохожих друг на друга. Это касалось даже их внешности. Енукидзе был крупным светловолосым мужчиной с приятными и учтивыми манерами. В отличие от прочих сталинских приспешников он мало интересовался своей карьерой. Мне, в частности, известно, что когда в 1926 году Сталин собирался ввести его в Политбюро, ленивый Авель сказал: "Coco, я так или иначе буду тянуть свою лямку, ты лучше отдай это место Лазарю (Кагановичу), он так давно стремится его получить!"
Сталин с ним согласился. Он знал, что Авеля не требуется подкупать раз-ного рода подачками, что на него можно положиться, не прибегая к специаль-ным поощрениям. И, насколько мне известно, в дальнейшем никогда не пы-тался продвигать его на освобождающиеся посты, а использовал открывав-шиеся в Политбюро вакансии в качестве соблазнительной приманки для дру-гих.
Теперь, когда я знаю о Енукидзе больше, я склонен думать, что он отказал-ся от членства в Политбюро не потому, что был лишён амбиций, а потому что понимал: нужно быть слишком жестоким и беспринципным человеком, чтобы держаться за место в этом сталинском Политбюро.
Человек по натуре добродушный, Енукидзе любил приходить людям на помощь, и счастливы были те, кому в минуту житейской неудачи приходила спасительная мысль обратиться к нему. ЦИК удовлетворял почти каждую просьбу о смягчении наказания, если только она попадала в руки Енукидзе. Жёны арестованных знали, что Енукидзе – единственный, к кому они могут обратиться за помощью. Действительно, многим из них он помогал продукта-ми питания, направлял к ним врача, когда они или их дети были больны. Ста-лин обо всём этом знал, но, когда дело касалось Енукидзе, смотрел на такие вещи сквозь пальцы.
Сам я однажды тоже был свидетелем эпизода, который как нельзя лучше характеризует этого человека. В 1933 году, будучи с семьёй в Австрии, я уз-нал, что туда прибыл Енукидзе в сопровождении свиты личных врачей и сек-ретарей. Пробыв некоторое время в медицинской клинике профессора
– Это же были белоказаки, Авель Софронович!..
– Ну и что же? – откликнулся Енукидзе, заметно покраснев. – Они тоже лю-ди…
Помню, на меня слова Енукидзе произвели большое впечатление, хотя про себя я не одобрял такой экстравагантной щедрости. Я подсчитал в уме, что деньги, розданные Енукидзе в течение одной минуты, семье советского кол-хозника пришлось бы зарабатывать целый год. Любой другой за такое поведе-ние лишился бы партбилета, но Авелю всё сходило с рук.
Енукидзе не был женат и не имел детей, хотя, казалось, самой природой он был предназначен на роль образцового семьянина. Всю душевную нежность он расточал на окружающих, на детей своих приятелей и знакомых, засыпая их дорогими подарками. В глазах детей самого Сталина наиболее привлека-тельным человеком был, разумеется, не их вечно угрюмый отец, а "дядя Авель", который умел плавать, катался на коньках и знал массу сказок про горных духов Сванетии и другие кавказские чудеса.
Авель Енукидзе был не только кумиром сталинских детей, но и близким другом его жены, Надежды Аллилуевой. Он дружил ещё с её отцом и знал её буквально с пелёнок. Во многих случаях, когда Аллилуева ссорилась со Ста-линым, ему приходилось играть роль миротворца.
Казалось, из всего сталинского окружения только у Енукидзе было надёж-ное положение. Вот почему опала, внезапно постигшая его в начале 1935 года, поставила в тупик многих сотрудников НКВД и породила самые фантастиче-ские слухи. Впрочем, о некоторой неуверенности Енукидзе в своём будущем можно было догадаться, прочитав его статью в одном из номеров "Правды" за январь того же года. В этой статье Енукидзе сетовал, что в воспоминания не-которых авторов о большевистском подполье Закавказья вкралось немало ошибок и искажений, требующих исправления. В частности, он сознавался в своей собственной ошибке, которая состояла в преувеличении собственной роли в руководстве бакинской подпольной организацией большевиков, причём это преувеличение попало даже в Большую советскую энциклопедию.
Правда, статья, где он стремился преуменьшить свою роль в закавказском подполье, уступая первенство Сталину, ещё не доказывала, что он впал в не-милость. Как раз в это время в Москве вовсю шла работа по фальсификации истории партии, целью которой было всячески выпятить Сталина как главного героя большевистского подполья. Многие полагали, что Енукидзе просто по-даёт пример другим, как надо пересматривать и переписывать более ранние воспоминания. Случалось ведь, что в этих воспоминаниях старых большеви-ков Сталин вовсе не был упомянут или же ему уделялось совершенно недоста-точное внимание, чего, разумеется, теперь нельзя было допустить.