Тайная канцелярия при Петре Великом
Шрифт:
– Тебе-то что нужно? – заговорил он, приподнявшись с лавки и замахиваясь, – уж ты сейчас тут доносчик. Дадим мы тебе себя знать, как доносить.
Гришка притих, стихла и вся компания.
Наутро только один Митрофанов ясно помнил вчерашнюю беседу и уже обдумывал донос. Остальные, вместе со старцем, больше думали, как бы опохмелиться, чем «о скаредных словах» Нечитайло.
– Эх, братцы! Хочу я браги испить, – заговорил старец.
– Так чего ж, – отвечали Лукьян и Григорий Митрофанов, – пойдем в шинок, там
Сходили, испили браги и вернулись в школу.
– А что, братцы, – спрашивал Иона, – кто у вас «ночесь» про его императорское величество бесчестные слова говорил?
– Вот он, что с тобой ходил опохмеляться, тот и говорил, – указывал на Лукьяна Григорий.
– Нет, и знать ничего не знаю, никаких слов я не говорил.
– Для чего ж ты запираешься, – уличал Григорий. – Вот как я пойду да на тебя о тех словах донесу, так всем беда будет! Ты, отче Иона, как станут те спрашивать, и ты в тех словах не заприся!
– Ступай, донеси, – ободрял отче, – а я уж в тех словах не запрусь.
– Что ж ты жить с нами не будешь, что ль? – вмешался Степан. – Коли ты жить с нами хочешь, так чего ж доносить идешь? – С этими словами хлопец хватил раза три доносчика по шее, сбил с ног и «выбил» его в дверь. – Ступай теперь, доноси!
– Постой, постой! – не унимался Григорий, вновь входя в школу, – я тебя, Степан, лихо доведу!
Протест Степана поддержали Киприян с Никитой; хотя они и не слышали вчерашней беседы, но, узнав о намерении Григория отправиться с доносом, осыпали его самыми отборными выражениями.
– Ежели ты доносить идешь, – заключили школяры, – то похватаешь ты у нас кия, сиречь палки.
Молодежь горячилась, кричала и тем свободнее, что директор школы, дьячок Лысый, ушел куда-то по делам. Брань готова была перейти в кулаки, но вмешался отче Иона и, для успокоения страстей, предложил сходить в другой шинок и испить винца.
Предложение было принято, за исключением Лукьяна, ушедшего разгуляться на рынок; отправились в шинок; протестующие Степан с Никитой не переставали осыпать Митрофанова бранью, насмешками, а Киприян приобщил несколько тумаков.
– Вот тебе две чарки, – сказал Иона, угощая Кривецкого, – выпей да ступай в школу припасать обедать, а мы тут посидим.
Брань да насмешки школяров не испугали Григория; он еще более на них озлобился.
– Ты-то, доносчик! – говорили ему товарищи, – погоди, ужо мы тебя, доносчика, в школе розгами побьем и из школы вон выгоним.
Энергичнее всех говорил против доноса и доносчика Степан: находя слова не вполне убедительными, он подкреплял их частыми тумаками и несколько раз «выбивал» Гришку из шинка.
– Будет, будет вам не одному! – грозился тот каждый раз, возвращаясь.
Ему отвечали крепкими выражениями: «Для чего ты нас, Гришка, такими словами угроживаешь – мы ничего вашего дела не знаем!»
В это время мимо шинка
– Что ты грозишься? Мы не боимся, да и не для чего нам уходить от погони.
Зазвонили к обедне, и школяры Киприян с Никитой пошли в церковь. На паперти встретили они Лукьяна и передали ему перебранку с Гришкой.
Между тем Гришка уже спешил с доносом к бригадирскому двору; встретивши какого-то майора, он объявил ему: «Слово и дело!» Майор отрядил с ним солдата и послал на гауптвахту приказ капитану послать людей для поимки школяров. Команда из шести человек, вслед за изветчиком, направилась в школу…
Там стряпал в это время Кривецкий, и только что пришел из шинка отче Иона.
– Нельзя ли, брат, здесь чего поесть? – спрашивал старец.
– Ничего еще не поспело, отче.
При этих словах пришли солдаты и арестовали собеседников. Никиту взяли на мосту, он попался им навстречу. За Киприяном пошли в церковь св. Илии. Школьник пел на клиросе, его свели оттуда и повели всех вместе в Малороссийскую коллегию.
Лукьян в это время, по просьбе дьякона Протопопко, ходил в загородную церковь Рождества Богородицы (Веригино) за чернецом и пономарем. Приведя их к священнику, Лукьян завернул в школу. Здесь он нашел только малых хлопцев, они учились грамоте.
– Где Кривецкий? – спросил у них Лукьян.
– Приходили сюда солдаты с Григорием, Кривецкого и чернеца Иону взяли под караул, и тебя солдаты спрашивали. Сказали, что Степан побранился да подрался с Гришкой, так и Степана солдаты хотели взять, да он от них ушел.
Ответ мальчиков сильно смутил Нечитайло. Он поспешил проведать, за что именно взят Кривецкий. Не доходя до коллегии, Лукьян нагнал команду с арестантами. По указанию Григория и Ионы его тотчас арестовали.
Доносчика, школяров и чернеца Иону – всех шестерых немедленно забили в колодки в гетманской караульне и рассажали по казенкам.
Григория спрашивали в коллегии, и тот отвечал, что имеет «за собой и за взятыми людьми его императорского величества „слово и дело“ о его величества высокой монаршеской чести».
Преступление было важное, секретное, политическое; ни коллегия, ни ее первенствующий член, бригадир Вельяминов, не смели задерживать преступников, и дней через пять всех шестерых, в колодках, под конвоем, отправили в Москву. Правительствующий Сенат на основании указа, повелевавшего решать дела, до чести его величества касающиеся, в Тайной канцелярии, 18 октября 1722 года препроводил туда и колодников, за крепким караулом, и бригадирское доношение.