Тайная магия Депресняка
Шрифт:
Блондинчик оторвал флейту от губ. Он выглядел растерянным. Меф с вызовом толкнул его, проходя мимо. Он отошел уже метров на пять, когда Фукидид нагнал Буслаева и положил руку ему на плечо. Рука была тяжелой, как у Арея. Меф остановился.
– Отойди, светлый! Не мешай! – сказал он, не оборачиваясь. Меч дрожал в его опущенной руке.
– А если не отойду?
– Я сказал: отойди! Я отдам его не тебе!.. – повторил Меф.
Буслаев по-прежнему не оборачивался, но безошибочно почувствовал,
– Девчонка почему-то уверена, что мы пребываем в неведении, где она. Порой это действительно так, но лишь когда она закрывает или прячет крылья, – произнес Фукидид загадочно.
«О ком это он?» – заторможенно подумал Меф и вдруг почувствовал, что гнев его куда-то улетучился. Вышел, как газ, когда придерживаешь пробку шампанского.
Меф обернулся и посмотрел на златокрылых. Так и есть. Действительно смотрят, все как один. Он увидел, как Фукидид подозвал к себе блондинчика и что-то негромко шепнул ему. Тот кивнул, и флейта вновь оказалась у его губ.
– Ну! Давай! – поощрительно сказал Фукидид блондинчику.
Меф рванулся к нему, надеясь, что успеет выбить мечом флейту. Блондинчик не без ехидства позволил ему приблизиться метра на три, а затем, мгновенно надув щеки, выдохнул. Ловкие пальцы забегали по клапанам. Маголодия толкнула Мефа в грудь, завертела в водовороте. Дважды что-то ослепительно полыхнуло у него перед глазами, а затем Буслаев оказался в том сверкающем игольном ушке, через которое уходят в знойную вечность караваны верблюдов.
Меф успел подумать, что это все, конец и притом конец глупый и бездарный, но неожиданно воздух сгустился и вновь стал морозным. Перед Мефом выросла деревянная дверь. Она единственная существовала в мире. Вокруг была лишь тьма. Огромная, заваленная снегом до уровня колена, дверь уходила ввысь и терялась в метели. Буслаеву, находившемуся в странном, словно подвешенном состоянии, померещилось, что это дверь в Эдем. Если не главная, то одна из секретных, которые, как известно, маскируются под самые обычные двери.
«Конечно, мне ее не откроют! Куда мне в Эдем? Вот уж подгадили златокрылые!» – подумал он, разглядывая дверь с обреченным вниманием. Неожиданно что-то родное кольнуло его глаз. Он увидел, что на двери гвоздем нацарапано слово, которое никак не могло быть нацарапано на двери Эдема. Разве что кто-то из нераскаявшихся грешников постарался, прежде чем его утащили в Тартар темные рати. Но и это было сомнительно.
Меф огляделся. Из мрака мало-помалу проступили занесенная улица и разновеликие дома, тесно, как в строю, жавшиеся один к другому каменными боками. «Ага, значит, все-таки Москва!» – подумал Меф, различая на одном из домов рубиновые буквы с названием магазина. Так, значит, блондинчик не убил его! Маголодия, вырвавшаяся из его флейты, была маголодией
И куда, интересно, златокрылые направили его? Неужели?.. Не позволяя себе до конца додумать эту смелую мысль, Меф потянул дверь на себя. Обычный лопухоидный подъезд «сталинского» дома. Неширокая площадка и круто уходящие вверх ступени. Сладковатый запах мусоропровода мешается с типографским запахом рекламных листовок. Железная клетка лифта.
На середине лестницы сидел человек. Голова его была низко опущена, точно он разглядывал что-то на ступеньках. Когда Меф приблизился, человек поднял голову.
– Эссиорх? – удивился Меф.
Да, это был хранитель из Прозрачных Сфер, и выглядел он совсем не так браво, как сегодня, когда газовым ключом разбирался со стражами мрака.
– С добрым утром! – сказал Меф.
– Еще не утро. Так, где-то на подходе, – отвечал Эссиорх, демонстрируя несвойственное ему прежде желание цепляться к словам.
– А, ну да… Дафна у тебя?
– Допустим, – отвечал Эссиорх сдержанно.
– Я думал, она летает…
– Она прилетела час назад, замерзшая и несчастная. Постучала с улицы прямо в стекло. Я уже отвык, что кто-то стучит в стекло седьмого этажа, – сказал хранитель.
– Седьмого? Разве у тебя седьмой? – удивился Меф.
– Да. Седьмой этаж, квартира справа. Я уже не снимаю комнату… – не без гордости сказал Эссиорх.
Он был горд, как миллиардер, которому на старости лет удалось покрасить первый в жизни стул.
– Что, нашел неудачливую квартиру?
– Можно и так сказать. Она вроде как должна была сгореть. Взрыв бытового газа. Хозяева на радостях сдали мне ее за такие символические деньги, что я пока ни разу не платил. Правда, с ними говорила Улита…
«Эге!» – подумал Меф и задумался, не сама ли ведьма устроила эту комбинацию с бытовым газом. Порой ее предприимчивость приобретала несколько уголовный оттенок.
– А… Улита… тогда понятно! – сказал Меф.
По неизвестной причине Эссиорх смутился.
– А что тут такого? Да, она иногда здесь бывает. Мы… хм… учим нотную грамоту. Улита хочет играть на флейте, хотя я, в общем-то, и не блестящий флейтист. Для Прозрачных Сфер – это не основной инструмент. Мое исполнение грешит дилетантизмом, – сказал он, словно оправдываясь.
– Что может быть лучше флейты? А пьеса, которую вы играете, случайно называется не «Amore mio»? Все великие флейтисты начинают с нее, – невинно заметил Меф.
– Надеюсь, ты сильно вырос в своих глазах, когда это сказал, – смиренно отвечал Эссиорх.
Мефу стало неловко.
– Прости. Мне не нужно было лезть в чужие дела.
– Я не обиделся, – успокоил его хранитель. – Но ты совершаешь ту же ошибку, что и Улита. Она тоже никак не может понять, что ехидство не путь света. В сущности, ехидство – это форма скрытой агрессии. Сел, ужалил, улетел – комариный подход к серьезной проблеме.