Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм.

Костырченко Г. В.

Достигнув желаемого устроителями результата, шумная антикосмополитическая кампания в печати и других средствах пропаганды пошла на убыль. С этого момента рука партии легла на директивный стоп-кран. Как по мановению волшебной палочки, в печати и на радио исчезли чрезмерно крикливые и воинственные публикации и передачи. А руководство ЦК в лице Маленкова и Суслова не скрывало заинтересованности в том, чтобы побыстрее избавиться от наиболее ретивых и оголтелых исполнителей, наподобие Вдовиченко, ратовавших за легализацию антисемитизма, на что Сталинский режим, заквашенный на коммунистическо-интернационалистской догматике и опасавшийся за свою репутацию в глазах мирового общественного мнения, пойти явно не мог. Последняя передовица «Правды», посвященная «антипатриотической» группе театральных и литературных критиков, появилась в номере от 10 апреля. Статья как бы подводила итог такой же странной (на взгляд простого человека, который, если и выговаривал слово «космополит», то с трудом), как, впрочем, и безусловно необходимой (прежде всего с точки зрения Сталина) кампании, умиротворяюще констатируя, что в ней «нашла свое выражение забота партии о правильном, здоровом развитии советской литературы и искусства по пути социалистического реализма».

Теперь, когда пропагандистская акция, предпринятая по заданию вождя, была успешно выполнена и Шепилов оказался в положении мавра, сделавшего свое дело, ничто больше не мешало Маленкову свести с ним старые счеты. Тем более, что тот оголил свой кадровый тыл, будучи вынужден ранее письменно признать «недостатки в работе» своих сотрудников. Он даже заявил Маленкову, что не имел никакого

отношения к совещанию с театральными критиками в ноябре 1948 года в Агитпропе, а всего лишь поручил своим подчиненным посоветоваться с такими писателями, как Б.С. Ромашов, Л.М. Леонов, В.В. Иванов, и «о ни о каких юзовских, борщаговских даже и речи не было» [836] . Если Шепилова и мучили сомнения по поводу дилеммы — взять на себя всю полноту ответственности за попустительство критикам и тем самым поставить крест на своей карьере, или выгородить себя, свалив вину на подчиненных, — то очень недолго. В те дни «за покровительство антипатриотической группе театральных критиков» из ОПиА были уволены консультант И.В. Сергиевский, заведующий сектором искусств Рюриков [837] (отправлен в распоряжение Горьковского обкома партии), его заместитель Прокофьев (направлен на работу в Свердловский обком партии), заведующий сектором Писаревский (был сначала понижен в должности до инструктора, а в 1950 году направлен в Литовскую ССР «для усиления массово-политической работы среди населения»); был снят с поста редактора журнала «Театр» бывший агитпроповец Г.С. Калашников. Правда, справедливости ради необходимо упомянуть, что Шепилов потом пытался как-то отыграть назад, помогая бывшим подчиненным возвратиться в Москву. Однако Маленков быстро одернул его, издав 19 марта постановление секретариата ЦК, обязавшее руководителя Агитпропа в трехдневный срок «исправить это дело» [838] . А в начале апреля он добился, чтобы Шепилов сдал полномочия редактора газеты «Культура и жизнь» П.А. Сатюкову, который потом долгие годы будет руководить «Правдой» [839] . Но решающий удар по Шепилову был нанесен 13 июля, причем как по «человеку» Жданова, чьи выдвиженцы весной 1949 года превратились в фигурантов вновь инспирированного Сталиным «ленинградского дела». В тот день вышло постановление политбюро о переформировании редколлегии журнала «Большевик», поводом к чему послужило то, что в опубликованную в этом теоретическом и политическом органе ЦК статью первого секретаря Ленинградского обкома и горкома партии В.М. Андрианова случайно вкралась цитата из запрещенной к тому времени книги Н.А. Вознесенского «Военная экономика СССР в период Отечественной войны». Основная тяжесть ответственности за эту «грубую политическую ошибку» и была возложена на Шепилова, которого также обвинили в том, что в свое время он через «Культуру и жизнь» рекомендовал указанную книгу для использования в качестве учебника в системе политической учебы руководящих партийно-пропагандистских кадров. Расправиться с Шепиловым Маленкову активно помогали секретарь ЦК Суслов, заместитель заведующего ОПиА Л.Ф. Ильичев, а также снятый тогда же с должности главного редактора «Большевика» П.Н. Федосеев (списывал с себя таким образом свою долю ответственности за недосмотр) и исключенный из редколлегии этого журнала Г.Ф. Александров. В те дни Шепилов зашел к Маленкову и стал упрашивать отпустить его «с миром», на что тот со спокойной и даже добродушной издевкой в голосе заметил: «Мы давно добираемся до вас. Но все не удавалось, а теперь не сорветесь». Эти слова Маленков сопроводил выразительным жестом, изображавшим трепыхание рыбы на крючке [840] . 20 июля Шепилов был снят с должности заведующего ОПиА, передав полномочия секретарю ЦК Суслову [841] .

836

РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 132. — Д. 237. — Л. 57–58. Д, 229. — Л. 8.

837

В марте 1950 года Рюрикова возвратили в Москву, направив заместителем к Симонову, назначенному тогда главным редактором «Литературной газеты».

838

Там же. — Оп. 118. — Д. 325. — Л. 231, 232. Д. 331. — Л. 82, 83. Д. 343. — Л. 45–46. Д. 376. — Л. 160–162. Д. 969. — Л. 138.

839

Там же. — Д. 348. — Л. 48.

840

Там же. — Оп. 118. — Д. 449. — Л. 4–5. Ф. 558. — Оп. 2. — Д. 154. — Л. 15. Вопросы истории. — 1998. — № 6. — С. 18–19.

841

РГАСПИ. — Ф. 17. — Оп. 3. — Д. 1077. — Л. 44.

В последующие годы атаки на буржуазный космополитизм как орудие американской идеологической экспансии время от времени возобновлялись, но уже не имели такого размаха, как в начале 1949 года. 28 октября 1951 г. в «Правде» появилась редакционная статья «Против рецидивов антипатриотических взглядов в литературной критике», в которой содержались новые обвинения в адрес «космополита» Гурвича. Последний всплеск «антикосмополитизма» наблюдался в начале 1953 года, в период знаменитого «дела врачей», о котором разговор еще впереди. 28 февраля в ЦК поступил обстоятельный донос от «группы студентов», возмущенных тем, что критики-«космополиты», разоблаченные было в 1949-м, опять «свили себе гнезда в литературных журналах» («Новый мир», «Октябрь», «Знамя»), где «процветают сионистские настроения, семейственность и групповщина». Авторы (или автор) анонимного послания, ссылаясь на то, что «еврейские сионисты разоблачили себя как агенты американского империализма и враги советского государства», считали недопустимым, чтобы «русская критика находилась в руках еврейских проходимцев». К сему прилагался объемный, в 62 фамилии, список зловредных «космополитов». О том, как отнеслись на Старой площади к этому письму, говорит начертанная на нем резолюция Маленкова: «Лично. Т. Михайлову Н.А. (тогда секретарь ЦК по идеологии и руководитель Агитпропа. — Авт.)… Дело важное. Надо посоветоваться». Однако Михайлова вскоре перевели на другую работу. Тем не менее ставший после него главным идеологом партии П.Н. Поспелов, вероятно, не из простого любопытства затребовал 24 марта для личного ознакомления этот материал. И только 21 августа его отправили в архив [842] .

842

Там же. — Оп. 133. — Д. 389. — Л. 103–110.

Как видим, и после смерти Сталина сконструированный и запущенный им аппаратный генератор ненависти продолжал излучать какое-то время смертоносную энергию. Образ врага в виде космополита не был полностью исключен из советского пропагандистского арсенала даже к концу 1954 года. Выступая тогда на II всесоюзном съезде писателей, уже бывший генсек ССП Фадеев заявил:

«Необходимо, чтобы мы все помнили, что борьба с проявлениями национализма и космополитизма, с обывательской безыдейностью, упадничеством, которую мы вели на протяжении ряда лет, была справедливой борьбой, и если бы мы не проводили ее со всей решительностью, наши идейные противники могли бы принести большой вред развитию советской литературы» [843] .

843

Правда. — 1954. — 27

дек.

Однако после разоблачения «культа личности» Сталина «космополитов» публично больше не поминали. Символично, что Фадеев, олицетворявший в значительной мере alter ego Сталина, вскоре добровольно присоединился к своему учителю и покровителю в мире ином.

* * *

Когда вскоре по окончании войны аполитичные технократы Маленков и Берия ушли на время в тень, по воле Сталина начался крен в сторону форсированной идеологизации общества в духе большевистской идейности и бдительности. Практическая реализация этого курса была доверена Жданову, который путем завинчивания идеологических гаек помог Сталину инициировать под лозунгом борьбы с безродным космополитизмом новую большую чистку, быстро приобретшую тотальный характер и охватившую все звенья политических, административных, идеологических и общественных структур государства, от политбюро и Совета министров СССР до заводоуправлений и захолустных провинциальных контор. Идеологическая артиллерия главного калибра, пущенная в ход 28 января 1949 г., выстрелила отнюдь не по политическим воробьям, как могло показаться неискушенному наблюдателю, а содействовала достижению жизненно важных для режима целей. Под сурдинку пропагандистских стенаний об угрозе, исходящей от космополитизма, сталинский режим противопоставил значительно усилившемуся в мире после войны объективному процессу глобальной интернационализации курс на дальнейшую изоляцию страны. Эти попытки еще больше отгородиться от внешнего мира были в какой-то мере закономерным ответом СССР, его, так сказать, защитной реакцией на жесткий вызов, брошенный ему в ходе начавшейся холодной войны Западом, и прежде всего США, с их претензией на гегемонию в мире. Вместе с тем такой ответ, давший мощный импульс нагнетанию в стране политической ксенофобии, был продиктован и стремлением сталинского единовластия к самовыживанию. В результате сталинизм, прибегший ранее к великодержавному шовинизму и латентному антисемитизму, включил теперь в свой политико-идеологический инструментарий и антизападничество, причем в варианте, созвучном традиционному российскому почвенничеству.

Вместе с тем ура-патриотическая шумиха, развернутая в средствах массовой информации в конце 40-х годов, служила своеобразным прикрытием разворачивавшихся в то время репрессивных акций — так называемого ленинградского дела и ликвидации еврейской национальной культуры вместе с наиболее яркими ее представителями. Скоординированные пропагандистская и полицейская атаки имели ни с чем не сравнимый устрашающий эффект и оказали сильное психологическое воздействие на ассимилированное еврейство, занимавшее важные позиции в искусстве и интеллектуальной сфере страны и в наибольшей степени пострадавшее от антикосмополитической кампании. По подсчетам современного израильского историка Б. Пинкуса, просмотревшего 56 советских периодических изданий за 1948–1953 годы, евреи составили 71 % всех представителей интеллигенции, обвиненных в космополитизме [844] . Однако происходивший в то время интенсивный социальный выброс завуалированного антисемитизма, негативный заряд которого накапливался еще со времен войны, не мог быть чем-то самодовлеющим. Он не первопричина, а скорее индикатор, один из классических признаков ужесточения тоталитарного режима. Исходным же объективным пунктом всего того, что происходило тогда в советской империи, было извечное противоречие в человеческой истории между глобализмом и локализмом культуры, языка, экономики и других основополагающих атрибутов цивилизации. Значительную роль сыграли и моменты субъективного плана. Это был, во-первых, вызванный внешним (холодная война) и внутренним (аппаратная борьба за власть) факторами очередной приступ сталинской паранойи: кремлевскому властелину повсюду стала мерещиться американо-сионистская опасность. И, во-вторых, определенное значение имело и то обстоятельство, что послевоенный курс Сталина на превращение СССР в великую мировую державу, противостоящую Западу, вызвал глухое неприятие советской интеллигенции либерального толка, имевшей прозападную ментальность. Речь идет прежде всего о выживших после всех большевистских репрессий представителях старого русского интеллектуального слоя, имевшего в дореволюционные времена широкие контакты с коллегами в Европе и Америке, а также об интеллигенции еврейского происхождения, значительная часть которой получила образование на Западе и была связана этническими корнями с восточной окраиной зарубежной Европы — Польшей, где Россия воспринималась зачастую как фактор угрозы с востока. Главным образом представителей этих социально-национальных категорий населения Сталин и объявил космополитами в 1949-м, так как не мог не ощущать их затаенных симпатий к Западу и скепсиса в отношении его великодержавного курса.

844

Батыгина Г.С., Девятко И.Ф. Еврейский вопрос: хроника сороковых годов // Вестник РАН. — 1993. — Т. 63. — № 1. — С. 69.

Таковы глубинные истоки и причины той пропагандистской кампании, которая началась с внешне вроде бы заурядной интриги, одной из многих, что тогда готовились и разыгрывались в коридорах власти и творческих организациях.

Глава IV. Национальная трагедия.

Закрытие Еврейского антифашистского комитета и что этому предшествовало.

ЛИКВИДАЦИЯ ЕАК.

Пропагандистское развенчание «безродного космополитизма» сначала в театральной критике, а потом и в других сферах культуры и общественной жизни не просто совпало, как свидетельствуют документы, с проводившимися параллельно арестами еврейских писателей и общественных деятелей, но и было в значительной мере спровоцировано этим генеральным наступлением на так называемый еврейский буржуазный национализм. То были две стороны одной и той же медали. Аверс — шумная пропагандистская кампания, бичующая оторвавшихся от родной почвы антипатриотов, — находился в центре всеобщего внимания и как бы прикрывал, прежде всего от мировой общественности, реверс — негласную репрессивную акцию по уничтожению носителей еврейской культуры, исходным пунктом которой стало постановление политбюро «О Еврейском антифашистском комитете». Подписанное 20 ноября 1948 г. и имевшее высший партийный гриф секретности — «Особая папка», оно гласило:

«Утвердить следующее решение бюро Совета Министров СССР:

“Бюро Совета Министров СССР поручает Министерству государственной безопасности СССР немедля распустить Еврейский антифашистский комитет, так как, как показывают факты, этот комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки. В соответствии с этим органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать, пока никого не арестовывать”.

Секретарь ЦК И. Сталин» [845] .

845

Еврейский антифашистский комитет в СССР. 1941–1948. — С. 371–372.

Думается, нет особой нужды комментировать этот документ. И без того ясно, что судьбой ЕАК единолично распорядился сам вождь, избрав для этого наиболее подходящую, с его точки зрения, бюрократическую форму.

Поскольку исполнять постановление было поручено министру госбезопасности Абакумову, тот уже утром следующего дня, хотя это было и воскресенье, направил оперативную группу на Кропоткинскую, 10, для производства обыска в помещении ЕАК и его опечатывания. Все документы комитета были вывезены на Лубянку и превратились в улики по возбужденному там следственному делу. То же самое произошло и в редакции газеты «Эйникайт», последний номер которой вышел 20 ноября. Для сотрудников и руководства газеты то был гром среди ясного неба: исполнявший обязанности ответственного редактора «Эйникайт» Г.М. Жиц, строя планы на будущее, еще 6 ноября обращался в ЦК к Маленкову с просьбой увеличить со следующего года тираж газеты с 10 до 30 тыс. экземпляров.