Тайная стража
Шрифт:
«Интересно, сколько упертых племянников ждут не дождутся кончины богатого дядюшки? – усмехнулась Катрин про себя. – И сколько из них засыпает, мечтая прийти к Монтгомери с деревянным колом? Хотя родных племянников этот старичок уж точно пережил. Остались какие-нибудь прапра…»
– В этом году горожане больно беспокойны, – отвлекая внимание от себя, предложила она тему разговора. – Я уже не в первый раз вижу толпы митингующих. И все опасаюсь, как бы они не взялись за камни.
– Вечно они недовольны, – фыркнул аристократ. – Сколько помню, всегда требуют то снижения налогов, то отмены повинностей, то повышения платы. А
Экипаж наконец прорвался сквозь ряды демонстрантов и помчался по практически пустой улице.
«Вот уже который день я прохлаждаюсь в обществе затхлой аристократии, – уныло подумала Катрин, пытаясь с заинтересованным видом слушать ворчание старика-вампира. – И никаких подвижек. Артефакт еще в пути. На след похитителей я так и не вышла. Еще чуть-чуть, и я тоже завернусь в поеденный молью платок, высыплю на лицо половину румян и начну вспоминать деньки своей бурной молодости».
– Что ж барон их не разгонит? – продолжила она, думая о своем.
– Его стражи снуют по Долине, – закатил глаза вампир, – вроде как занимаются поисками налетчиков на караваны. А разбираться с протестующими он не стал. Они вроде как не к нему претензии предъявляют. Ух, странно недальновидно с его стороны так думать. Будто барону уже наплевать на происходящее. А ведь если чернь наберется смелости поднять руку на нас или разграбить чей-нибудь особняк, то там уже и до Замка недолго. Ну да Совет Знати исправит это дело, я уж прослежу.
Монтгомери фон Бернс продолжал что-то там бухтеть насчет распоясавшихся горожан, но Катрин уже не обращала на него внимания.
«Самое неудачное время для поиска. На карнавал в Парнаву съезжается вся знать из Долины и даже из-за границы. Толпы путешественников, богачей и их любовниц. Скучать явно не придется».
Подсев ближе к окошку, она выглянула наружу. На перекрестке на пару секунд открылось уходящее вдаль каменное ущелье из домов. В Парнаве все радиальные улицы сходились к подножию холма, вершину которого венчал Замок.
Пусть крепость уже давно перестроили в готический дворец, а амбразуры сменились цветными витражами. Пусть по десятиметровым стенам не прогуливались стражи, высматривая приближающихся врагов, а кованая решетка была всегда поднята. Но неприступные бастионы опоясывал ров, а башни с соколиными знаменами еще гордо вздымались над городом.
«Вот моя цель, – подумала Катрин, откидываясь на спинку сиденья. – Но ее придется отложить, а пока перетрясем рыбку поменьше. А щука пусть дремлет на дне омута».
Окраины Парнавы
Грязная подворотня жилого района. Разбитая дорога, вся в ямах и лужах, которые освещает лишь свет из окон. Беспризорный мальчишка, вдохновенно малюющий на штукатурке жилого дома аляповатый рисунок – мужчину с далеко выдающимися изо рта клыками и пару воткнутых в его грудь кольев.
Сорванец как раз заканчивал надпись, когда его спугнул посторонний шум. Кусок мела упал, и перестук башмачков быстро затих в темноте.
Шаги приблизились, и вот перед образчиком настенной живописи остановился мужчина лет тридцати во фраке с накинутым поверх
Зубы скрипнули от сдерживаемой ярости, когда франт скользнул взглядом по неоконченному призыву: «Убирайтесь, посмертные выродки, обратно в свои…» Неразличимое движение руки, неприятный скрежет, будто по жести провели ножом, и стену с рисунком наискось перечеркнули пять глубоких канавок. Запахнувшись в плащ, мужчина продолжил свой путь, расплескивая лужи в переулке быстрыми злыми шагами.
Его цель – неприметная снаружи дверь, ведущая в полуподвальное помещение. Над этим заведением не сверкала яркая вывеска, рядом не стоял зазывала. Но для своих метки были везде. Они начинались еще за пару кварталов: запахи, эманации – направляя к этому особенному бару. Бар, где единственным напитком в меню была кровавая Мери, или Люси, или – хотя кто спрашивает имена? Этим у еды не интересуются.
По телу пробежала сладкая волна предвкушения. Пальцы подергивались, глаза застилала пелена. Сегодня он зол и голоден. С каждым разом сдерживать себя, идти по улице как ни в чем не бывало становилось все сложнее. Другие смеются, радуются, грустят, живут и не знают иного. Не знают, каково чувствовать свои застывшие вены, по которым уже не заструится горячая кровь. Каково помнить холод могильной земли. Не ощущать живительного глотка воздуха в легких. Смерть может отступить на время. Но ее клеймо омрачит разум и душу навсегда.
Только свежая кровь может, пусть на минуты, вернуть настоящую жизнь. Даровать наслаждение, которое не ценят эти существа. А он раз за разом проходит мимо. Мимо жизни, что он так жаждет испить, опустошить. Почувствовать вкус последней капли затихающего сердца.
В мыслях он раз за разом скидывал с себя невидимые оковы и принимал истинный облик. Видел раскрытые в беззвучном крике рты живых существ. Глаза, полные безнадежного ужаса и знания неминуемой смерти. Видел летящие багровые брызги. Густые капли живительного нектара, касающиеся языка…
Хищная улыбка искривила бледные губы. С невыносимой болью он в очередной раз вынырнул из видений. Он сам не помнил, как открыл массивную дверь с запорами и спустился по винтовой лестнице вниз.
Затуманенные желанием глаза выхватывали лишь отдельные картинки. Полутемный, прохладный зал. Красные отсветы от светильников. Настенные панно: мрак и серебро на красном – тела, свившиеся в бесконечном чувственном экстазе. Шторы, прикрывавшие кабинки для уединения. Обострившийся слух ловит за ними стоны муки и наслаждения. Дубовая стойка. Стеклянный стеллаж у стены, с сосудами в виде обнаженных фигурок женщин и мужчин, наполненных темно-бордовой влагой жизни. Эльф в белой рубашке и переднике.
Он постарался невозмутимо опуститься на высокий стул у барной стойки, унял дрожь и загнал эмоции глубже.
«Продавец крови, жалкий смертный, эльф, недостоин видеть меня слабым. Но однажды настанет черед оборваться и его ничтожной жизни», – он почувствовал, как клыки удлиняются при одной мысли об этом. О беспомощном трепыхании тела, стекленеющих глазах и сорвавшемся с губ последнем выдохе. Пока по зубам и языку струится горячая кровь, что под напором рвется из прокушенной вены.
Эльф нахмурился, словно прочитав мысли вампира.