Тайная вечеря
Шрифт:
— Но для чего, маэстро?
— Ты не понимаешь? Это календарь. Таким образом отмечено солнцестояние, которое знаменует начало зимы и лета. Юлий Цезарь был первым, кто начал этот отсчет и установил, что длительность года составляет триста шестьдесят пять дней с четвертью. Он изобрел високосный [14] год. И все благодаря наблюдениям за прохождением Солнца над линией, подобной этой. А затем Тосканелли решил посвятить ему это изобретение. Знаешь как?
Марко пожал плечами.
14
В 1582
— Разместив в начале совершенно нехарактерного для церкви мраморного меридиана знаки Козерога, Скорпиона и Овна.
— А какое отношение знаки зодиака имеют к чествованию Цезаря, маэстро?
Леонардо улыбнулся.
— Здесь-то и таится секрет. Если взять по две первые буквы из названия каждого знака и расположить их по порядку, то получим искомое имя [15] .
— Це-зарь... Ясно как день. Блестяще!
— Согласен.
— А ваша «Cenacolo» тоже таит в себе нечто подобное, маэстро?
15
Capricornio, Escorpio, Aries — названия соответствующих знаков зодиака в испанском языке. Взяв по две первые буквы из каждого слова, получим имя Caesar. (Примеч. пер.)
— Что-то в этом роде. Но я сомневаюсь, что этот инквизитор, которого ты так боишься, хоть что-нибудь здесь обнаружит.
— Но ведь...
— И конечно же, узел — это один из многих символов, сопровождающих Марию Магдалину. На днях я тебе все объясню.
10
Должно быть, я так и заснул, уронив голову на столик.
Когда около трех утра, сразу после заутрени, брат Александр принялся трясти меня за плечо, я почувствовал, что всем моим телом овладело какое-то болезненное оцепенение.
— Падре, падре! — просипел библиотекарь. — Вы хорошо себя чувствуете?
— Следовало что-то ему ответить, поскольку между встряхиваниями библиотекарь сделал замечание, которое меня сразу разбудило.
— Вы разговаривали во сне! — он захохотал, как будто продолжал насмехаться над моей неспособностью разгадывать головоломки. — Брат Маттео, племянник приора, услыхал, как вы бормочете какие-то латинские фразы, и прибежал в церковь, чтобы предупредить меня. Он решил, что в вас вселился бес.
Склонившись ко мне, словно собирался проткнуть своим орлиным носом, Александр посмотрел на меня, и на его лице застыло странное выражение веселья и озабоченности.
— Все в порядке, — зевнув, успокоил его я.
— Падре, вы очень много работаете. С тех пор как приехали, вы почти ничего не ели. И от моей бессонницы вам никакого прока. Вы уверены, что я ничем не могу помочь?
— Нет, поверьте, в этом нет необходимости. — Тупость библиотекаря, проявившаяся в загадке с крючком, не оставляла особых надежд на помощь.
— А что это за демоны такие, которым надо сосчитать глаза? Вы все о них твердили.
Я побледнел.
— Я это говорил?
— Да, и еще что-то о месте под названием Вифания. Вы часто упоминали отрывки из Библии, что-то о воскресшем Лазаре и тому подобное. Этот Лазарь из Вифании?
Бесхитростность
— Я сомневаюсь, что вы это поймете, брат.
— А вы проверьте. — И монах грациозно поклонился. Он стоял почти вплотную и разглядывал меня со все возрастающим интересом. Огромный кадык ходил ходуном на его шее. — В конце концов, я в этом монастыре считаюсь интеллектуалом.
Я пообещал удовлетворить его любопытство в обмен на что-то съедобное. Я вспомнил, что не поужинал в первый вечер в Санта Мария. Мой желудок бурчал под сутаной. Заботливый библиотекарь отвел меня в кухню и выставил на стол остатки вчерашнего ужина.
— Это панцанелла, падре, — пояснил он, протягивая большую глиняную миску с еще теплой едой.
— Панцанелла? — Миска приятно согревала заледеневшие руки.
— Похлебка из огурцов, лука и хлеба. Попробуйте. Вы сразу почувствуете себя лучше.
Эта густая и ароматная болтанка бальзамом скользнула в желудок. За окнами чернела ночь, тусклая свеча освещала стол, а я поглощал великолепные слоеные пирожные под названием торроне. Закусив парочкой сушеных фиг, и наконец почувствовал, что на сытый желудок ко мне вернулась способность соображать.
— Вы не едите, брат Александр?
— О нет, — улыбнулся верзила. — Пост не позволяет. Я начал поститься еще до вашего приезда.
— Понимаю.
На самом деле мне было совершенно все равно.
«Итак, я уснул и проговаривал первые строки подписи Прорицателя?» — упрекнул я себя.
В этом не было ничего удивительного. Пока я благодарил брата Александра за его заботу и возносил заслуженную хвалу монастырской стряпне, я вспомнил о том, что еще в Вифании решил, что эти стихи взяты не из евангельских текстов. Да и вообще, их невозможно было соотнести ни с сочинениями Платона, ни с кем-либо из классиков, и уж тем более они не имели ничего общего с писаниями отцов Церкви или книгами канонического права. Эти семь строк пренебрегали простейшими правилами шифрования, используемыми кардиналами, епископами, приорами и настоятелями. Служители церкви шифровали почти всю свою переписку на территории папских государств, опасаясь шпионажа. Очень редко можно было прочесть хоть одну фразу. Письма переводились с официально принятой латыни на некий жаргон — беспорядочный набор согласных и чисел. Это достигалось путем искусных подстановок, трафареты для которых изобрел мой любимый Леон Баттиста Альберти. Как правило, трафареты представляли собой несколько дисков, наложенных друг на друга, на краях которых располагались буквы. Пройдя краткий инструктаж и приобретя некоторую сноровку, было нетрудно зашифровать любое послание путем замены букв внешнего диска буквами внутреннего.
В подобных предосторожностях была своя логика: курия настолько боялась разоблачений со стороны ненавистных ей дворян или со стороны придворных, против которых она плела бесконечные интриги, что Вифания очень быстро превратилась в абсолютно необходимый для управления Церковью инструмент. Но как объяснить все это Александру? Как сознаться, что мучающий меня ключ является производной хорошо известных мне методов шифрования и что именно поэтому эта задача завладела всеми моими мыслями?
Нет. Oculos ejus dinumera не относится к числу задач, которые можно легко объяснить человеку, не разбирающемуся в секретных кодах.