Тайная жизнь Фиделя Кастро. Шокирующие откровения личного телохранителя кубинского лидера

Санчес Хуан Рейнальдо

Самый награжденный военный страны, этот безгранично преданный революции человек получил от Фиделя звание «Герой Кубинской республики» – звание, которое носил он один. В 1987 году, когда кубинская армия оказалась в сложном положении, в том числе из-за советских ошибок, он стал руководителем «кубинской военной миссии в Анголе». Но, прибыв в Африку, этот превосходный стратег, бывший к тому же лучшим другом Рауля Кастро, решил, что на месте ему лучше видно положение вещей, чем Фиделю из Гаваны. Например, однажды Очоа предложил устроить восьмидневную паузу в боях, чтобы дать бойцам передышку, в то время как Команданте хотел возобновить бои немедленно. В другой раз генерал вбил себе в голову, что должен предложить тактические решения, альтернативные предписанным распоряжениям Хефе.

И во Дворце

революции, и на «командном пункте» в МИНФАРе я слышал, как Фидель говорил Раулю такие слова: «Очоа проявляет признаки неспособности» (подразумевалось: умственной неспособности), «Очоа оторвался от реальности» или еще «Очоа потерял почву под ногами». В январе 1988 года, в разгар битвы при Квито-Кванавале, генерал был вызван в Гавану: Фидель приказал ему отвести все бригады, кроме одной, на восточный берег Квито. Но, вернувшись в Анголу, Очоа не выполнил приказ, который счел неправильным, а выбрал другое решение, возможно лучшее. Через месяц он был отозван в Луанду, а оттуда в Гавану.

В глубине души я чувствовал тревогу за него, потому что уже давно узнал: никто, даже «герой Кубинской республики», не может себе позволить противоречить Фиделю. Поступить так означало в более или менее близкой перспективе навлечь на себя немилость. Но я тогда и подумать не мог, что жизненные часы генерала уже начали обратный отсчет.

Менее чем через год Арнальдо Очоа был расстрелян по приказу Фиделя.

Глава 15. «Дело Очоа»

Конец 1988 года. В Гаване совершенно обычный день, ничем не отличающийся от других. Через десять минут он изменит всю мою жизнь.

Вторую половину дня Фидель провел в своем кабинете, где работал и читал. Вдруг в приемную, где я сидел, просунулась голова, чтобы предупредить меня, что сюда едет Абрантес. Пятидесятилетний генерал Хосе Абрантес с 1985 года занимал пост министра внутренних дел, а до того на протяжении двадцати лет возглавлял охрану Верховного Команданте. Верный из верных, он входил в число людей, встречавшихся с Хефе ежедневно. Также он входил в круг из десяти человек, наиболее близких к верховной власти, наряду с Раулем Кастро и теми, кто уже знаком читателю, но о чьих функциях я позволю себе напомнить еще раз: Хосе Мигель Мийар Барруэкос, он же Чоми, личный секретарь Фиделя; его персональный врач Эухенио Сельман; дипломат Карлос Рафаэль Родригес; главный шпион Мануэль Пинейро, он же Барбаросса, и еще двое его друзей – колумбийский писатель Габриэль Гарсия Маркес, называемый Габо, и географ Антонио Нуньес Хименес. Абрантеса отличала еще одна привилегия: как и Рауль, он был одним из редких избранных, которые могли входить в кабинет Фиделя не через главный вход Дворца революции, а с заднего входа, через подземный гараж, и оттуда на лифте, доставлявшем его на четвертый этаж.

Итак, в тот день, около семнадцати часов, оставив машину в подземном гараже, Хосе Абрантес появился в приемной Фиделя. Я доложил о его прибытии: Commandante, aqui esta el ministro! («Команданте, министр здесь!»). Потому что никто, даже родной брат Фиделя Рауль, не входил в его кабинет без доклада. Я закрыл двойную дверь, потом сел в своем кабинете (смежном с приемной), где находятся мониторы, показывающие одновременно ситуацию в гараже, лифте и коридорах, а также пульт с тремя ключами, позволяющими включать микрофоны записывающих устройств, спрятанных за подвесным потолком кабинета Фиделя. Через секунду Команданте вернулся, открыл дверь и приказал мне: S^anchez no grabes! («Санчес, не записывай!»).

Пока они разговаривали наедине, я занимался своими делами, читал свежий номер «Гранмы», навел порядок в бумагах, записал последние дела Лидера максимо в ежедневник.

Беседа затянулась… Прошел час, потом второй. Как ни странно, Фидель не просил меня принести ни вискисито (маленький стаканчик виски) себе, ни кортадито (крепкий кофе) своему собеседнику, который обычно пил его в больших количествах. Никогда прежде министр внутренних дел не находился в кабинете Лидера максимо столь продолжительное время. И тут, отчасти из любопытства, а отчасти затем, чтобы убить время, я надел наушники и повернул ключ номер один, чтобы услышать, что происходит за стеной.

Так

я перехватил разговор, который не должен был слышать.

Их беседа крутилась вокруг одного кубинского ланчеро [42] , живущего в Штатах и явно связанного с режимом делами. И какими делами! Масштабной торговлей наркотиками, ведущейся с санкции высшего руководства страны!

Абрантес просил у Фиделя разрешения временно принять на Кубе этого наркоторговца, который хотел устроить себе недельные каникулы на родине, в обществе своих родителей, в Санта-Мария-дель-Мар – пляже, расположенном в девятнадцати километрах к востоку от Гаваны, где море бирюзовое, а песок мелкий, словно мука. За этот отдых, уточнил Абрантес, ланчеро заплатит семьдесят пять тысяч долларов, которые будут совсем нелишними во времена экономического кризиса… Фидель не имел ничего против. Но он выразил беспокойство: как гарантировать то, что родители ланчеро сохранят тайну и не разболтают всем и каждому, что с ними целую неделю провел сын, о котором известно, что он живет в Штатах? Министр предложил решение: достаточно их убедить в том, что их сын является кубинским разведчиком, внедренным в США, и что если они не сохранят в абсолютном секрете факт его приезда на Кубу, его жизни будет угрожать серьезная опасность. «Отлично», – заключил Фидель и дал свое согласие. В завершение разговора Абрантес предложил Команданте, чтобы вопросами пребывания ланчеро занялся Антонио де ла Гуардиа, называемый Тони, привыкший к специальным заданиям и участник освободительной борьбы в третьем мире. Команданте ничего не возразил и на это.

42

Перевозчик наркотиков на лодке.

Мне словно небо упало на голову. Оглушенный, остолбеневший, не веря собственным ушам, я хотел думать, что просто плохо расслышал или что мне это просто приснилось, но, увы, это была реальность. В несколько секунд весь мой мир, все мои идеалы рухнули. Я осознал, что человек, которому я посвятил всю мою жизнь, Вождь, которого я почитал, словно бога, и который в моих глазах значил больше, чем моя собственная семья, оказался замешанным в торговлю кокаином настолько, что руководил этим преступным бизнесом, будто настоящий крестный отец. Совершенно подавленный, я положил наушники на место и повернул ключ, чтобы отключить микрофон номер один, ощутив при этом чувство полнейшего одиночества…

Абрантес наконец вышел из кабинета, и в тот момент, когда он шагнул через порог, я уже полностью владел собой. Но с этого момента я уже не мог смотреть на Фиделя Кастро как прежде. Однако я решил сохранить при себе эту страшную государственную тайну и никому о ней не говорить, даже жене. Но, хотя я был хорошим профи и пытался прогнать эту историю из памяти, разочарование оставалось. Хотел я того или нет, моя жизнь изменилась навсегда. Еще сильнее она изменилась меньше чем через год, когда Фидель принес в жертву своего преданного Абрантеса, отправив в тюрьму, чтобы показать всему миру, что сам он не причастен к наркотрафику, поскольку это могло разрушить его репутацию.

А пока Команданте, у которого искусство притворства является не последним талантом, как ни в чем не бывало вернулся к работе. Надо правильно понять его логику. Для него торговля наркотиками была в большей степени оружием революционной борьбы, чем средством обогащения. Рассуждал он так: если янки такие тупые, что употребляют наркотики, идущие из Колумбии, это не просто не его проблема – по крайней мере, пока его участие не обнаружили, – но, кроме того, служит его революционным целям, поскольку разлагает и дестабилизирует американское общество. И немного приятного: дополнительные средства для ведения подрывной деятельности. И вот, по мере развития в Латинской Америке торговли кокаином, граница между герильей и наркотрафиком постепенно стиралась. Что было правильно для Колумбии, так же правильно и для Кубы. Лично я никогда не мог принять эти извращенные рассуждения, абсолютно противоречившие моей революционной этике.