Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 1

Судоплатов Андрей Павлович

«Я объяснял им, что являюсь украинским националистом и стремлюсь возвратиться в Советский Союз, выполняя приказ своей организации».

Весь этот месяц атмосфера в Центре была весьма напряженной, поскольку Зоя Рыбкина сообщила из Хельсинки о возвращении моего отца из поездки с Коновальцем по Европе. Чтобы узнать, что произошло, на границу выехали Зубов и Шпигельглас. Все считали, что скорее всего моего отца ликвидировал Сушко. Тем не менее по истечении трех недель после его ареста официальному украинскому представителю в Хельсинки По-луведько поступил запрос от финской полиции и офицеров абвера «о некоем украинце, пытавшемся пробраться в Советский Союз». Между абвером и финской разведкой существовало соглашение о контроле над советской границей — любые перебежчики проверялись ими совместно. В конце концов отца передали Полуведько,

который сопровождал его до Таллина. Там ему выдали еще один фальшивый литовский паспорт, а в советском консульстве оформили краткосрочную туристическую визу для поездки в Ленинград. На сей раз с пересечением границы не было никаких проблем: пограничник проштемпелевал паспорт, а затем отцу удалось улизнуть от интуристского гида, ожидавшего его в Ленинграде: «Уверен, что это вызвало настоящий переполох в отделении Интуриста и милиция наверняка была поставлена на ноги, чтобы разыскать пропавшего в городе литовского туриста».

Успешная командировка изменила положение моего отца в разведке. О результатах работы было доложено Сталину и Косиору, секретарю ЦК Компартии Украины, а также Петровскому, Председателю Верховного Совета республики. В кабинете Слуцкого, где отец докладывал в деталях о своей поездке, его представили двум людям: один из них был Серебрянский, начальник Особой группы при наркоме внутренних дел — самостоятельного и в то время строго засекреченного Центра закордонной разведки органов безопасности, — а другой, Васильев, сотрудник секретариата Сталина.

Позднее отца наградили орденом Красного Знамени, который ему вручил глава государства М. И. Калинин. Вместе с отцом в Кремле орден Красного Знамени получил и Зарубин, только что возвратившийся из нелегальной поездки в Западную Европу. Они встретились тогда в первый раз. Позднее они сблизились, и эта дружба продолжалась всю жизнь, хотя Зарубин бьш значительно старше отца.

Отец вспоминал, как во время дружеского ужина в честь его и Зарубина на квартире Слуцкого отцу пришлось выпить — второй раз в жизни — стопку водки:

«Впервые же это случилось в Одессе, когда мне было пятнадцать лет. Хотя я и был физически здоровым человеком, врачи определили, что мне противопоказаны алкогольные напитки крепостью выше двенадцати градусов. Однако Слуцкий и Шпигельглас приказали принять «норму» за боевой орден, и на следующий день я лежал пластом. Реакция организма была ужасной: нестерпимая головная боль и рвота».

Весь 1937-й и часть 1938 года отец неоднократно выезжал на Запад в качестве курьера. Крышей для него служила должность радиста на грузовом судне. Встретившись с Коновальцем, он ужаснулся, услышав, что ОУН передала немцам дезинформацию о том, что ряд командиров Красной Армии из числа украинцев — Федько, Дубовой и другие (позднее все они были ликвидированы Сталиным) — выражали свои симпатии делу украинских националистов. Люди Коновальца выдумывали подобные истории, чтобы произвести впечатление на немцев и получить от них как можно больше денег. Позднее отцу довелось прочесть в украинской эмигрантской прессе, что такие красные командиры, как Дубовой, Федько и ряд других, делили якобы свою лояльность между советской властью и украинским национализмом. Коновалец решился сообщить отцу об этом, поскольку знал, что «как организатор украинского подполья» тот сможет узнать правду.

Когда в 1937 году отец сообщил об этом Шпигельгласу, тот высказал предположение, что контакты Дубового и других командиров с украинскими националистами и немцами не были невозможными. Очевидно, Шпигельглас просто хотел прикрыть отца на случай, если бы тот передал эту неприятную для руководства информацию — судьба этих командиров уже была предрешена.

Глава 10. ПО ЗАДАНИЮ СТАЛИНА

В ноябре 1937 года, после празднования 20-летия Октябрьской революции, отец был вызван вместе со Слуцким к Ежову, тогдашнему наркому внутренних дел. Отец встретился с ним впервые, и его, как он потом рассказывал, буквально поразила неказистая внешность и личность Ежова:

«Вопросы, которые он задавал, касались самых элементарных для любого разведчика вещей и звучали некомпетентно. Чувствовалось, что он не знает самих основ работы с источниками информации. Более того, похоже, что его вообще не интересовали раздоры внутри организации украинских эмигрантов. Между тем Ежов был и народным комиссаром внутренних дел и секретарем Центрального

Комитета партии. Я искренне считал, что просто не в состоянии оценить те интеллектуальные качества, которые позволили этому человеку занять столь высокие посты. Хотя к этому времени я и был уже весьма опытным профессионалом в разведслужбе, но в том, что касалось карьеры в высших эшелонах власти, оставался наивным человеком: ведь те руководители, с которыми я сталкивался до сих пор, такие, как Косиор и Петровский, возглавлявшие Компартию Украины, были высокоинтеллектуальными людьми с широким кругозором».

Выслушав сообщение отца относительно предстоящих встреч с украинскими националистами, Ежов внезапно предложил, чтобы он сопровождал его в ЦК. Отец был просто поражен, когда их машина въехала в Кремль, допуск в который имел весьма ограниченный круг лиц. Его удивление еще больше возросло после того, как Ежов объявил, что их примет лично товарищ Сталин. Это была первая встреча отца со Сталиным. Он вспоминал об этом событии так:

«Мне было тридцать, но я так и не научился сдерживать свои эмоции. Я был вне себя от радости и едва верил тому, что руководитель страны захотел встретиться с рядовым оперативным работником. После того как Сталин пожал мне руку, я никак не мог собраться, чтобы четко ответить на его вопросы. Улыбнувшись, Сталин заметил:

— Не волнуйтесь, молодой человек. Докладывайте основные факты. В нашем распоряжении только двадцать минут.

— Товарищ Сталин, — ответил я, — для рядового члена партии встреча с вами — величайшее событие в жизни. Я понимаю, что вызван сюда по делу. Через минуту я возьму себя в руки и смогу доложить основные факты вам и товарищу Ежову.

Сталин, кивнув, спросил меня об отношениях между политическими фигурами в украинском эмигрантском движении. Я вкратце описал бесплодные дискуссии между украинскими националистическими политиками по вопросу о том, кому из них какую предстоит сыграть роль в будущем правительстве. Реальную угрозу, однако, представлял Коновалец, поскольку он активно готовился к участию в войне против нас вместе с немцами. Слабость его позиции заключалась в постоянном давлении на него и возглавляемую им организацию со стороны польских властей, которые хотели направить украинское национальное движение в Галиции против Советской Украины.

— Ваши предложения? — спросил Сталин.

Ежов хранил молчание. Я тоже. Потом, собравшись с духом, я сказал, что сейчас не готов ответить.

— Тогда через неделю, — заметил Сталин, — представьте свои предложения.

Аудиенция окончилась. Он пожал нам руки, и мы вышли из кабинета».

Вернувшись на Лубянку, Ежов тут же дал отцу указание немедленно приступить к работе вместе со Шпигельгласом над этими предложениями. На следующий день Слуцкий, как начальник Иностранного отдела, направил подготовленную записку Ежову. Это был план интенсивного внедрения в ОУН, прежде всего на территории Германии. Для этого бьгло, в частности, предложено послать трех сотрудников украинского НКВД в качестве слушателей в нацистскую партийную школу. Казалось необходимым вместе с ними послать для подстраховки одного подлинного украинского националиста, желательно при этом не слишком сообразительного. Ежов не задал ни одного вопроса и только сказал, что товарищ Сталин дал указание посоветоваться с товарищами Косиором и Петровским, у которых могут быть свои соображения. Отцу надлежало немедленно выехать в Киев, переговорить с ними и на следующий день вернуться в Москву. Беседа проходила в кабинете Косиора, где присутствовал и Петровский. Оба они проявили интерес к предложенной разведчиками двойной игре. Однако больше всего их заботило предполагавшееся тогда провозглашение независимой Карпатской Украинской республики.

Ровно через неделю после возвращения в Москву Ежов в одиннадцать вечера вновь привел моего отца в кабинет к Сталину. На этот раз там находился Петровский. Всего за пять минут отец изложил план оперативных мероприятий против ОУН, подчеркнув, что главная цель — проникновение в абвер через украинские каналы, поскольку абвер является нашим главным противником в предстоящей войне.

Сталин попросил Петровского высказаться. Тот высокопарно, с некоторой торжественностью в голосе объявил, что на Украине Коновалец заочно приговорен к смертной казни за тягчайшие преступления против украинского пролетариата: он отдал приказ и лично руководил казнью революционных рабочих киевского «Арсенала» в январе 1918 года. Сталин, перебив его, сказал: