Тайная жизнь генерала Судоплатова. Книга 2
Шрифт:
Позже отец узнал, что интерес к его делу был далеко не праздный. С одной стороны, власти таким образом хотели глубже заглянуть в подоплеку сталинских преступлений и окружавших его имя тайн. С другой — освобождение Рамона Меркадера из мексиканской тюрьмы и его приезд в Москву подстегнули Долорес Ибаррури и руководителей Французской и Австрийской коммунистических партий добиваться освобождения из тюрьмы отца и его заместителя и друга Наума Эйтингона.
Недавно назначенный председатель КГБ Шелепин направил в Комитет партийного контроля справку, положительно характеризующую их деятельность; в ней отмечалось, что Комитет госбезопасности «не располагает никакими компрометирующими
Идеологическое управление КГБ заинтересовалось опытом работы моей мамы Эммы Судоплатовой с творческой интеллигенцией в 30-е годы. Бывшие слушатели школы НКВД, которых она обучала основам привлечения агентуры, и подполковник Рябов проконсультировались с ней, как использовать популярность, связи и знакомства Евгения Евтушенко в оперативных целях и во внешнеполитической пропаганде. Мама предложила установить с ним дружеские конфиденциальные контакты, ни в коем случае не вербовать его в качестве осведомителя, а направить в сопровождении Рябова на Всемирный фестиваль молодежи и студентов в Финляндию. После поездки Евтушенко стал активным сторонником «новых коммунистических идей», которые проводил в жизнь Хрущев.
Дом на улице Мархлевского, где мы жили в большой квартире, передали в ведение Министерства иностранных дел, и там разместилась польская торговая миссия. Мы получили неплохую, но гораздо меньшую квартиру в районе ВДНХ, в то время на окраине Москвы. Наш переезд, однако, не помешал Меркадеру и другим деятелям зарубежных компартий навещать и всячески поддерживать нашу маму.
В 1961 году мы все окончательно расстались с иллюзиями, что власти в конце концов признают судебную ошибку, допущенную в деле отца. После того как Климов принял маму в ЦК и заявил ей, что Эйтингон и Судоплатов — невинные жертвы в деле Берия и он добивается пересмотра их приговоров на самом высшем уровне, мы поняли: судьба отца находится в руках Хрущева. Дело застопорилось не в бюрократических лабиринтах — решение держать отца в тюрьме было принято на самом верху.
Мама, мыслившая реалистически, начала подталкивать отца к тому, чтобы он начал готовиться после освобождения из тюрьмы к новой работе — переводчика. Зоя Зарубина передала ему в тюрьму целую кипу книг на французском, немецком, польском и украинском языках.
Стремясь привлечь внимание к ходатайствам о реабилитации, отец с Эйтингоном, находясь в то время в одной камере, написали Хрущеву письмо, в котором содержались оперативные предложения по противодействию только что организованным президентом Кеннеди диверсионным соединениям особого назначения — «зеленым беретам». Письмо получило одобрительную оценку Шелепина, секретаря ЦК КПСС, курировавшего вопросы госбезопасности и деятельность разведки. Эта инициатива привела в конечном итоге к рождению в КГБ спецназа. Был создан учебно-диверсионный центр, подчиненный Первому главному управлению (ПГУ). Позднее его сотрудники в составе группы «Альфа» штурмовали в 1979 году дворец Амина в Кабуле.
Вдохновленные моральной поддержкой КГБ, отец с Эйтингоном послали новое предложение Хрущеву о возобновлении контактов с лидером курдов М. Барзани, чтобы использовать его против иракского диктатора
Эйтингона освободили в 1964 году, и он начал работать старшим редактором в Издательстве иностранной литературы. Мама надеялась, что и отца тоже досрочно освободят, но ее просьба была немедленно отклонена.
Президиум Верховного Совета СССР подготовил проект Указа о досрочном освобождении отца после того, как он перенес уже второй инфаркт и ослеп на левый глаз, но 19 декабря 1966 года Подгорный, Председатель Президиума Верховного Совета, отклонил это представление. Отец оставался в тюрьме еще полтора года.
21 августа 1968 года, в день вторжения войск Варшавского Договора в Чехословакию, отцу истек срок нахождения в тюрьме, я с мамой и братом Толей приехал во Владимир.
Дядя Саша (муж маминой сестры) Комельков, заместитель начальника ГАИ Владимирской области, завел свою «Победу», и на ней поехали к тюрьме.
Ждали около часа. Отец показался в главных дверях улыбающийся, кто-то сзади нес его немудреный багаж узника: вещи, письма за десять лет.
Во всех окнах главного корпуса были видны лица сотрудников.
Мы сели в «Победу», я — впереди, мама, отец, Толя — сзади, и поехали через город к Владимирскому шоссе. По дороге где-то в центре дядя Саша остановил машину, зашел в универмаг и вышел с бывшим начальником Владимирской тюрьмы — Кротом (он работал тогда директором этого универмага). Бывший полковник МВД очень тепло распрощался с отцом.
Мы выехали за город и быстро погнали к Москве.
Отец ехал молча, иногда повторял, глядя на убегающие осенние красоты природы: «Как красиво, как красиво!»
Для него начавшаяся свобода была как второе рождение. Чувствовалось, что он очень взволнован, но это чувство было глубоко запрятано в нем. Мы сделали остановку, въехав в лес. Отец медленно вышел, очень медленно, словно по зыбкой почве, ходил вокруг машины, после камеры лес — диковинная красота!
Через три часа мы были уже в Москве, проехали до ВДНХ, оттуда свернули в Останкино, куда всей семьей, но без отца переехали в феврале 1961 года. По приезде нас ждал торжественный обед, на котором мы выпили шампанского за возвращение отца. После обеда отец ушел в спальню и там лежал до ужина.
Наша жизнь стала радостней, хотя уже стоял вопрос — как быть с пенсией отца, ведь ему был уже 61 год.
Первым нам позвонил и предложил работу в юридическом отделе своего института Семенов Александр Ильич (подполковник милиции, капитан ГБ): отец окончил Военно-юридическую академию в 1953 году. Но находиться на работе полных восемь часов для отца в тогдашнем состоянии было очень трудно: адаптация к простору, отсутствие запретов и т. п. — дело не быстрое.
Было решено заняться переводами с немецкого, польского, украинского, белорусского. И отец принялся за эту творческую работу.
В начале 1970-х он вступил в Комитет литераторов при Союзе писателей СССР: легче было заключать договора на книги, появилась возможность пользоваться поликлиникой Литфонда, а главное — была узаконена его творческая деятельность. Отец с гордостью говорил: «Я литератор».
У отца вышло более 20 переводных книг, несколько «своих» книг в содружестве с Ириной Гуро (Раиса Соболь), с которой мои родители были в дружбе с 1920-х годов. Раиса Соболь была капитаном чекистской разведки, до войны работала в Германии, прошла наши лагеря; когда началась война, была участником партизанского движения. У отца были и другие литературные публикации, которые до 1994 года шли под именем «Анатолий Андреев».