Тайная жизнь разведчиков. В окопах холодной войны

Максимов Анатолий Борисович

Я понимал, что действительно произошло что-то необычное, но, уже привыкший к бдительности и секретности в делах службы, особенно не удивлялся. «Значит, так нужно», – думал я. И даже испытывал гордость от участия в таких событиях. Несколько удивляло, что никто не навестил меня. И опять выручало: «значит, так надо…»

Позднее я узнал, что по училищу поползли слухи: матроса отравили, и кто-то завладел его документами. Произносили слово «шпионаж»… О том, что я ранен, разговора не было, но уже после того, как командиры рот сказали

на вечерней поверке о моем вывихе руки. Как отвадили моих товарищей от посещения санчасти, я так и не понял, а после выхода оттуда мне никто вопросов не задавал.

Василий Иванович пришел поздно, часов в десять вечера.

– Твои описания помогли разыскать автомашину и «странную парочку». Вот их фото. Сейчас составим протокол опознания…

– Но это не тот парень. Его я не видел. Может быть, он сидел в «москвиче», точнее – прятался там?

– Как – «не тот»? Ты точно знаешь?

– Точно. Парень мне не знаком.

– Стрелял не он?

– Не он.

– Так. Начнем с начала. С момента перед выстрелами? Может быть, ты, пока лежал в траве, не разобрался с обстановкой? Ведь ты говорил, что в отъезжающей автомашине было двое – парень и девушка, парня ты описал. Но мы нашли вот этого, что на фото, через автомашину и девушку. Девушка подтвердила, что они были двое…

– Но парень-то не подходит под мое описание!

– Мы решили, что ты что-то перепутал. Ну, из-за стрельбы и расстояния… Видел только со спины…

– Я видел его глаза, лицо… Именно он вскочил за руль и увел машину. Может быть, другой парень лежал на сидении?

– Значит, это не тот, кто стрелял?

– Нет и нет, – твердо отрезал я, – у того другое лицо. Я знал его еще по школе в Быково, под Москвой…

– Что-о-о? Ты его знал? И промолчал вчера? – В голосе «особиста» послышались стальные нотки. – Почему?

– Только сегодня утром понял, что это был мой школьный товарищ…

– То-ва-рищ?! – воскликнул Василий Иванович. – Хорош товарищ! «Товарищ»…

– Что они хотели от матроса?

– Эта девушка и парень сказали, причем порознь, что им было поставлено задание проникнуть в училище и собрать сведения о его структуре и направлении обучения, – коротко удовлетворил мое любопытство контрразведчик. – Матрос отказался работать с ними, и они пытались его отравить папиросой. Ваша помощь пришла вовремя… Вовремя и для матроса, и для нас, госбезопасности. И еще. Обо всем этом никому ни слова, даже командиру роты. Понял?

Я кивнул и спросил:

– А матрос опознал парня? Он-то точно может сказать, что с ним был другой…

– Матрос еще плох. Кое-что он сказал. Фото еще не видел, но я думаю, он тоже подтвердит – это не тот… Так ты говоришь – школьный товарищ? Ну выкладывай, только все по порядку.

Я достаточно подробно рассказал о нашей с Борисом совместной учебе в быковской школе.

– А как ты догадался, что это Борис? Ты же видел его долю секунды, да еще в такой обстановке, со стрельбой…

– Мы

много бегали с ним на лыжах и просто кроссы. Тянули друг друга на трассе – это когда по очереди шли друг за другом. Когда долго ходишь на лыжне или бежишь за кем-либо, то видишь характерные движения человека. Я ходил за ним десятки раз, а это значит – каждый раз тысячи движений совершенно однотипных. Это запоминается…

– И это все?

– Нет. Еще лицо. В суматохе вчерашнего дня я еще не осмыслил знакомые приметы лица.

– Приметы, когда по тебе стреляют? – недоверчиво качал головой Василий Иванович.

– Я «сфотографировал» его лицо, видимо от испуга. Оно и встало передо мной уже ночью, а утром до меня дошло: лицо Борькино. И походка, и фигура его…

– Ну про походку ты уже говорил, а фигура?

– Борис был худой, но жилистый, выносливый. И узкоплечий. Вот и Петр Первый тоже был худой и узкоплечий, резко это было видно.

– Эко хватил! Петр Первый – это всем известно, а тут совсем другое дело. И обстановка, сам понимаешь. Нужно разбираться…

– Когда я бежал, то видел его со спины, обтянутой тонко, курткой. Потом вспомнил, что такого узкоплечего человека мне приходилось встречать.

– Итак, фигура, походка, лицо… Так что – лицо?

– Узкое, темные глаза, сросшиеся брови, правда теперь еще и усы…

– Смотри на фото: лицо узкое? Да. Глаза как глаза, темноватые… Брови? Обычные, хотя и густые. Но, конечно, их не назовешь сросшимися. Верно? Усы? И на фото усы…

– Если все эти черты усилить: лицо удлинить, брови срастить, сделать усы чернее… Это будет ближе к фото Бориса.

– А у тебя его фото имеется?

– Да. На лыжне и в группе со школьными ребятами. Но это дома, в Москве, у родителей…

– Я сейчас свяжу тебя с Москвой, и ты скажешь родителям, чтобы они передали фотографии по твоему описанию нашему человеку в Москве.

– Я могу описать, тем более что мама знает Бориса в лицо, а какие искать фото – скажу ей.

– Хорошо. К утру фото будет у нас.

Звонок родителей не удивил. Удивила просьба, но мое короткое «так надо» поставило все на место, тем более отца не нужно было уговаривать. Утром, часов в десять, Василий Иванович привез фото, с некоторых уже были сделаны крупные снимки Бориса, только его. Но привезли не все. Всего два. «А остальные?» – спросил я у Василия Ивановича.

В пятьдесят третьем году, когда я уже был в училище в Ленинграде, мои родители переехали в Москву. Их довольно частенько навещали мои товарищи по быковской школе. Как я узнал позднее, бывал и Борис – один раз и с кем-то якобы из моих одноклассников. И другие, и Борис просматривали фотографии. Можно было сделать предположение, что Борис почему-то изъял свои фото из моей коллекции. Мои родители дали снимки оперативному сотруднику из другой пачки, в которой были собраны дубли фотографий или очень плохого качества.