ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)
Шрифт:
Глава тридцать седьмая. Мы лишаемся чека и вновь обретаем его благодаря вмешательству того, в ком я узнаю Гостя
Мы договорились, что Цезарь Иванович заедет домой за баулами, а я тем временем буду ждать его у банка. А лучше даже не у банка, а немного в сторонке, чтобы зрячие слепцы, остукивающие палочкой тротуары, пронырливые сыскари и ищейки, следящие за каждым
А то представляю, какой начнется переполох, суета, беготня, переговоры по рации…
Нет, я буду с самым беспечным и невозмутимым видом прохаживаться взад и вперед, словно единственная моя забота – немного размять ноги после долгого сидения за столом и подышать бодрящим утренним воздухом. Воздухом, слегка горьковатым от перезревших и размокших ягод рябины, чьи грозди краснеют на солнце, и облетевших кленовых листьев, просвечивающих багрянцем сквозь собравшиеся на лиловом асфальте лужи (более подробное описание утра придется опустить за неимением времени).
Конечно, я мог бы проводить Цезаря Ивановича до самого дома: все-таки у него с собой чек, доверенный ему Председателем. Да и спокойней ему будет со мной-то, раз уж он так всего боится. Но тут Цезарь Иванович проявил неожиданную смелость и удивил меня тем, что назвал излишней эту предосторожность, сославшись на Председателя, который его заверил, что деньги по чеку сможем получить только мы: из чужих рук чек попросту исчезнет.
Не скажу, что я в этом усомнился. Но все-таки показалось странным, что такое чудо может случиться, если, конечно, не вмешается мой братец Жан, не только поднаторевший в трюках с исчезновением вещей, но и сам способный без следа исчезнуть.
Итак, я около часа усердно прохаживался по близлежащему парку, сквозь решетки которого был виден классический, цезарианский (прошу читателя не воспринимать это как намек на Цезаря Ивановича) – с белыми колоннами - фасад банка. Я сидел на скамейке, упирая подбородок в руки, сложенные на изогнутой ручке зонта. Затем его острым концом я рыхлил сырую землю, прокладывая русло для заблудившегося ручейка. Я также пытался проткнуть кленовый лист, звездой распластавшийся на асфальте, чтобы подтащить его к себе, взять в руки и полюбоваться этим осенним великолепием, этим чудом природы.
А затем мы наконец встретились с Цезарем Ивановичем, который запыхался из-за спешки, часто дышал и вытирал платком лоб, приподнимая над головой шляпу, надетую по такому важному случаю. Он вручил мне один баул (другой, естественно, оставил для себя), и мы поднялись по ступеням, ведущим к сумрачному подъезду банка. Охранник, стоявший так, что возникало опасение, будто он намерен преградить нам путь, в последний момент посторонился и пропустил нас. Он даже сделал в нашу сторону жест, словно помогая нам открыть дверь или желая целиком взять на себя эту обязанность. Я ждал, что он о чем-нибудь спросит, но он промолчал. Лишь едва заметно – с пониманием – мне кивнул, словно признавая во мне своего собрата, тоже неким образом причастного к охране, хотя без оружия и соответствующей
В то же время явная расположенность к нам охранника, готовность во всем услужить, уступчивость и предупредительность неким образом выражали сомнение, что мы получим деньги по чеку, и имели характер завлекающий, даже заманивающий туда, где нас поджидала искусно замаскированная ловушка.
– Мы хотели бы получить деньги, - сказал я служащему банка с таким видом, словно был одним из многих, кто обращается к нему с подобной просьбой, и на него смотрел как на безымянного исполнителя моей просьбы, не выделяя из числа прочих.
– Извольте, - ответил служащий без всякого особого интереса ко мне, который свидетельствовал бы, что и он меня неким образом выделил.
– Значит, можно получить?
– Можно, можно.
– Сейчас?
– А зачем откладывать? Конечно, сейчас.
– Но здесь крупная сумма, - произнес я, словно желая создать хоть какое-то препятствие для того, кто столь охотно (может быть, даже слишком охотно) во всем идет мне навстречу.
– Крупная, вы сказали?
– Очень, очень, знаете ли, крупная, - вмешался Цезарь Иванович, делая большие (страшные) глаза в подтверждение своих слов и сопровождая их внушительной мимикой.
– Какая? – спросил служащий с усталой, хотя и любезной улыбкой, показывающей, как он привык к тому, что все считают свои суммы крупными, хотя на самом деле – при огромных возможностях банка – они выглядят весьма незначительными и вряд ли могут здесь кого-либо удивить.
Я назвал цифру, а Цезарь Иванович кивнул в знак того, что и он не мог бы назвать другую.
– Какая? – переспросил он, повышая голос и вкладывая в повторный вопрос некое удивление.
Я снова назвал.
– Дайте-ка чек, я взгляну, - потребовал служащий с некоторым раздражением, явно подозревая, что в устном произнесении могла быть искажена цифра, обозначенная на чеке.
Я взял у Цезаря Ивановича чек и протянул служащему банка. Он всматривался в него гораздо дольше и пристальнее, чем требовалось для того, чтобы разглядеть цифру. Затем он выдвинул ящик стола, спрятал в него чек, задвинул и запер стол на ключ.
– Сейчас, я должен проконсультироваться. Есть у нас в наличии такая сумма.
Через некоторое время он вернулся.
– Деньги будут завтра. Заходите после четырех.
– Хорошо, мы согласны. Будем точно к сроку.
Он ждал, что мы повернемся и уйдем, но мы продолжали стоять, с таким же ожиданием глядя на него. На всякий случай он повторил:
– Деньги будут завтра. Вы слышали?
– А чек? – спросили мы с веселым недоумением, как спрашивают о чем-то настолько очевидном, что недоумение и не может быть никаким иным.
Но ему наша веселость явно не понравилась.
– Какой чек? – Он словно не понимал, о чем его спрашивают.
– Чек, который вы у нас взяли и спрятали в стол.
– Ах, чек! – воскликнул он, словно мы говорили о разных чеках и он только сейчас обнаружил, что меж ними имеется сходство. – Чек останется здесь.