ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Бежин Леонид Евгеньевич

– За что ж привлекать-то? – Я терпеливо вздохнул и посторонился, пропуская его в дом, поближе к горячей печке, под уютный, успокаивающий свет низко висевшей лампы, и убеждаясь, что с брезентового плаща ручейками стекает на пол. – Дождь, что ли, на улице? Вы весь промокли. Вам бы надо немного согреться. Хотите рюмку? Право, не скромничайте. Не отказывайтесь.

Цезарь Иванович меня, однако, не услышал. Вернее, услышал лишь то, о чем в этот момент с маниакальным упорством думал.

– А за то, что тайну храним, милый вы мой. Страшную, ужасную тайну. За то и привлекать. За то и к ответу. Да, на улице дождь. С пяти часов так и зарядил. Льет и льет без остановки. – Он посмотрел себе под ноги с неловкостью человека, стыдящегося, что

наследил, но рук из-под плаща не выпростал.

– Мы - тайну?! Но это же вздор!
– Я с досадой махнул рукой, не желая тратить время на выслушивание подобного вздора.
– Чекпуха какая-то! – Я кашлянул и поправился: - Чепуха. Причем, заметьте, на постном масле.

– А вы не спешите отмахиваться-то! Не спешите! – В голосе Цезаря Ивановича обозначилась угрожающая певучесть.
– У них ведь база подведена и обоснование имеется. Такое обоснование, что невольно приходится с ним считаться. В сегодняшней вечерней газетке так и расписано: мы, мол, потому о погодах рассуждаем, что о тайне поклялись молчать. Под пытками не выдавать. Даже если нам будут грозить раскаленными щипцами и совать под нос и дымящиеся головни. Вот-с! – Цезарь Иванович вдруг вспомнил, что ему было предложено нечто, от чего бы он сейчас, пожалуй, не отказался. – Рюмку, вы сказали?

Я слегка помялся и счел своим долгом на всякий случай уточнить:

– Правда, это какой-то дамский ликер…

– Откуда у вас?

– Кажется, кто-то принес и оставил, мать или сестра Ева. Давно, еще сто лет назад. А может быть, я сам купил для забавы…

– Ваша сестра?! – воскликнул он так, словно дальше можно было ничего не уточнять. – Тогда тем более! Налейте же мне! Налейте!

Я достал из буфета темного стекла бутылку необычной формы, странно вытянутую и изогнутую, с облитой кровавым сургучом пробкой. Распечатав ее и открыв, я налил моему гостю тягучей малиновой жидкости, которая укладывалась на дно рюмки кольцами, словно свернувшаяся змейка. Цезарь Иванович покорно выпил из моих рук, поскольку его руки были по-прежнему заняты.

Глаза у него сразу заблестели искорками.

– О! Превосходный ликер! Уверяю вас, превосходный! Я такого никогда не пробовал. Не удавалось даже пригубить. Ни разу не угощали.

– Так вы про раскаленные щипцы и головни… - напомнил я, чтобы не дать ему увлечься воспоминаниями о том, кто и чем его угощал, и вернуть к затронутой теме.

– … И, конечно, всех особенно волнуют наши сказочные, умопомрачительные, баснословные богатства, - возбужденно загудел он.
– Раз есть тайна, значит, должно быть и богатство, вы поймите. Должны быть миллионы, тугие нераспечатанные пачки денег, сундуки с бриллиантами. Этак руку запустишь – и полная горсть. Так и сверкают, так и переливаются, словно смарагды небесного Иерусалима…

 - Ах, если бы!.. – воскликнул я с протяжным элегическим вздохом того, кому хорошо знакома горечь бесплодных мечтаний. – Но увы… какое у нас богатство! Сейф можно гвоздем открыть!

Он глубоко задумался, тоже вздохнул и изрек:

– В газетке об этом не прямо не упоминалось, но все уверены, что мы – владельцы чека, выписанного неким могущественным банком, обладателем несметных сокровищ, имеющим филиалы во множестве стран Азии и Европы. Его даже сравнивают со спрутом, опутавшим щупальцами весь мир. Чека на огромную сумму, достаточную для того, чтобы скупить весь наш городок. И лесопильню, и конный завод, и собор, и здание ратуши - весь целиком, с потрохами. Да, такая вот получается чекпуха…

Глава пятая. Мы продолжаем разговор о чеке, который приводит нас к тайнику Софьи Герардовны и вынуждает Цезаря Ивановича раскрыть свой баул

На последнем слове моего гостя я вздрогнул и встрепенулся, как будто выпитый

им ликер и мне ударил в голову так, что меня слегка качнуло и повело, вызывая желание схватиться за стул или опереться о стену. К тому же я почувствовал, что становлюсь недоверчивым, мнительным, готовым каждого в чем-то заподозрить, и прежде всего моего позднего гостя. По моей мнительности мне даже почудилось, что Цезарь Иванович эдак лукаво подмигнул, словно намекая на что-то, хотя при этом уклончиво отвел глаза и продемонстрировал полнейшую безучастность: мол, что вы, что вы! При нашей простоте какие уж там намеки!..

Я вкрадчиво спросил, будто не расслышал:

– Что получается? Как вы сказали?

– Да вы сами же недавно…

Я заходил по комнате, стараясь оставаться внутри круга, очерченного тенью от лампы, словно это помогало мне сохранять спокойствие.

– Должен вам заметить, что по моей теории… теории оговорок… - Мне показалось, что я нашел благодарного слушателя.

Но тут Цезарь Иванович замычал в знак даже не то чтобы несогласия, но откровенного нежелания меня слушать:

– Мммм. Оставьте. Подождите вы с теориями. Сейчас главное – спрятать архив в безопасном месте. Хотя, впрочем… - Ему явно не хватало чего-то, чтобы до конца высказаться, и я решил, что не ошибусь, налив еще одну рюмку тягучей приторной жидкости, которая пришлась ему явно по вкусу.
– Вы в чем-то, пожалуй, правы с вашими теориями. Все только и кричат об этом чеке. Чек, чек! Словно помешались на нем. Якобы в нем-то все наше богатство.

– Обыватели. Чего с них взять!

– Что ж, положим, и впрямь обыватели, но ведь во многом из-за этого чека нас и травят! Травят нас! Вы что, не чувствуете?! – Цезарь Иванович повел носом, словно запах травли угадывался в воздухе наподобие гари.

– Не всякий чек так сразу оплачивают в банке.

– Уж этот-то оплатят, будьте спокойны. Не сомневайтесь. Так, во всяком случае, все считают. Об этом они меж собой перешептываются.

– Ну, не знаю. Собственно, и некогда мне… У меня еще отчет не закончен… гм…. – Я прикрыл ладонью рот, чтобы не сказать больше и не дать ему лишний повод считать, будто отчет не закончен отчасти по той же самой причине, что привела его ко мне.

Но он был слишком взволнован, чтобы сравнивать причины, и не воспользовался выигрышным поводом.

– Подождите вы с отчетом, протокольная ваша душа! – возопил ко мне, взмолился Цезарь Иванович.
– Одна статейка, другая, и от страха перед нами… страха, смешанного с обидой, завистью, ревностью, матери детей не будут на улицу выпускать. Ведь, по мнению некоторых, банк здесь совершенно не при чем и мы обратили в чек деньги, награбленные у них, жителей нашего городка. Мы их обокрали. Обчистили. Присвоили, так сказать, народное добро, общественную собственность, запустили руку в городскую казну. Возможно, - зашептал он мне на ухо, - эти слухи распространяют наши богачи и толстосумы, чтобы отвести удар от себя. У них ведь рыльце-то в пушку. Вот где настоящие грабители. Этак и до судебной склоки дойдет, а тяжбу с богатенькими нам не выиграть. Уж судей-то они подкупят, для них это раз плюнуть, да и судьи кто! – Цезарь Иванович иногда, под настроение впадал в откровенную школьную риторику.
– Или эти толстосумы просто наймут оборванцев и дворомыг, и те стекла бить начнут. Вам еще часом не били стекла?!

– Скажете тоже…

– А что?! А что?! Очень даже! Размахнутся, осколки – дзынь, и булыжник над ухом-то и просвистит. Не хотелось бы таких приключений…

– А вы себя не пугайте, и ничего не случится. А то ведь мастера мы себя запугивать.

– Благодарю за совет. Только учтите: второй камень полетит в вас. Вломится сюда эта орава, мебель опрокинет, все вверх дном перевернет, до последней перины выпотрошит – только пух и перья в воздухе закружатся.

– Почему же в меня? – Я невольно отшатнулся, подчиняясь невольному желанию уклониться от летящего в меня со свистом булыжника.