ТАЙНОЕ ОБЩЕСТВО ЛЮБИТЕЛЕЙ ПЛОХОЙ ПОГОДЫ (роман, повести и рассказы)

Бежин Леонид Евгеньевич

По дороге назад остановил нас Гриша, возникший из темноты с керосиновым фонарем и рогатиной в руке. С утра он был пьян и особенно враждебен ко мне, а сейчас неприятно улыбался, сжимая сухую рогатину.

– А мы вас разыскиваем, - сказал он, вплотную приближаясь ко мне, заглядывая в лицо и ослепляя фонарем. – Где это вы пропадали?

Я отвел его фонарь, более обеспокоенный ушедшей вперед Сусанной, чем угрожающими нотками в голосе Гриши. Пьян он был неспроста, неспроста подобрал и рогатину, и я вдруг облегченно засмеялся при мысли, что он может меня ударить.

VIII

На

аэродроме нас встречали по-родственному. Генерал взял чемодан у Сусанны, а мой отец, решивший во всем подражать генералу, выхватил чемодан у меня, хотя я пытался внушить ему, что он создает неловкую ситуацию, оказывая такую непрошеную услугу великовозрастному сыну. Мать тоже стала убеждать отца, что ему вредно поднимать такие тяжести, но, смущенная торжественностью минуты, зачем-то сама потащила чемодан вместо того, чтобы вернуть его мне.

Генерал увел дочь вперед, обнимая ее свободной рукой и что-то шепча на ухо. Тогда и отец заставил нас немного отстать, раз уж нам был подан пример семейного уединения, вызванного нахлынувшими чувствами. Отец даже меня расцеловал и прослезился, что раньше случалось редко, но в таких случаях любой пример заразителен. Затем оба семейства вновь сомкнулись и разговор стал общим, хотя и менее оживленным и даже слегка натянутым.

– А у нас три дня снег, - сообщил генерал, пользуясь правом старшего (если не по возрасту, то по званию), чтобы заговорить о том, что и так ясно: в воздухе кружились мокрые хлопья, белело на крышах, карнизах, деревьях и раскрытых зонтах.

Но Сусанна, воспользовавшись этим, пожаловалась, что замерзла, и попросилась поскорее в машину. Как всегда бывает в минуты неловкости, к ее просьбе отнеслись чересчур внимательно, началась суета, и ее решили срочно напоить чем-нибудь горячим, чаем или кофе – чем там потчуют в буфете! Из попытки избавиться от моего общества у нее ничего не вышло…

Чаепитие затянулось, поскольку все решили выпить за компанию, и генерал долго носил от буфетного прилавка к столику дымящиеся чашки, ватрушки и пироги, а отец пытался улучшить момент, чтобы самому оплатить заказанный им банкет. Но лишь только он воровато открыл кошелек, как генерал опередил его, властно протянув буфетчице хрустящую красную бумажку и предупредительным жестом руки дав понять отцу, что возражения бесполезны.

Подавленные его могуществом, смущенные и растерянные, мои родители как по команде подносили ко рту чашки и с мучительным хрустом ломали баранки. Сусанна с усмешкой на них поглядывала, лениво размешивая ложечкой чай. Она держалась стойко, - забавляла всех рассказами о нравах горных долгожителей, о хмурых пастухах и веселых виноделах, о дивных красотах природы и о том, как мы доблестно добывали справку.

– …заблудились, долго плутали, Петя завел в такую глушь… - Она посматривала на меня, сочувственно интересуясь, не прерву ли я ее в столь волнующий и острый момент рассказа.

Но я тоже держался стойко и не прерывал. В отместку Сусанна, пожалуй, рассказала бы все до конца, если бы ее слушали с чуть большим вниманием.

Да, она была способна на такую месть. Но, к счастью, мои родители желали слушать лишь генерала, говорил ли он о первом снеге или о родословной Сусанны, ее матери-полячке, на которой генерал долго не мог жениться (мешали известные препятствия: браки с иностранцами были запрещены) и ради которой затем развелся с первой женой, хотя та его безумно любила, холила, лелеяла,

сдувала пушинки. Но удержать не смогла: с фуражкой в руке он промаршировал по комнатам, остановился напоследок у двери и молча склонил (уронил) непокрытую голову, тем самым прося простить и не осуждать.

Упомянул бравый усач генерал и о дьявольской гордости, высокомерии и спеси Сусанны, унаследованной ею от шляхтичей предков.

IХ

Генерал был прав, и в университете этот дьявол овладел Сусанной окончательно – она упрямо и заносчиво смотрела мимо меня. Возле нее стал вертеться наш Цыганский барон, как прозвали мы председателя научного общества, чья фамилия была Цыганко и чьи амурные похождения снискали ему славу покорителя дамских сердец. Он был загадочно смугл, курил трубку с врезанным в нее профилем оперного Мефистофеля, носил огненные галстуки, красил волосы, сморкался в надушенные платки и говорил с акцентом нижегородского денди, привыкшего большую часть года проводить в Ницце или Париже.

Цыганко вальяжно прохаживался с Сусанной по коридорам, окуривал ее у окна, угощал нарзаном в буфете, приглашал в театр, что для зорких общественных наблюдателей (не путать с приватными) служило верным признаком: скоро уговорит, улестит, заманит… И Сусанна, по их мнению, летела на манок птицелова. Впрочем, мнения бывают обманчивы…

Наш курс отпустили готовиться к зимней сессии, в университете мы бывали редко – только на консультациях, вселявших мнимую уверенность, что даже ничего не зная (а нас ничему путному и не учили), можно дуриком проскочить. И вот после одной из таких консультаций я, блаженный и очумевший от зубрежки дурик, встретил в университетском дворике Лизу. Оказалось, что встреча эта не случайная, что она давно здесь меня поджидает, – сторожит в засаде. «Все словно сговорились, - подумал я с обреченностью. – Что ж, наваливайтесь, бейте, топчите…»

Едва кивнув Лизе, я спросил с выражением угодливого интереса к деталям, которые для меня были как соль на рану:

– Была ли свадебка? Шумная?

Впрочем, меня тут же взяло сомнение в том, о чем я спрашивал: Лиза была в жалком деми, с сумочкой времен немого кино, и никаких следов хотя бы сносного благополучия.

– Он у тебя жадный, что ли?! Скопидом?! Пусть потратится разок, шубу купит!

Лиза молчала, исподлобья посматривая на меня, пряча подбородок в воротник и от холода дыша на руки: она словно бы хотела согреться, чтобы запаса тепла хватило на весь последующий разговор. Так же молча мы добрели до остановки, подошел трамвай – два сцепленных громыхавших вагона с наполовину залепленным снегом номером, и мы поднялись на заднюю площадку последнего. Это был явно не мой, случайный номер, и, исподволь поглядывая в заиндевевшие окна, я мысленно прикидывал, куда-то он меня завезет…

– Так зачем ты меня поджидала? Сообщить что-нибудь важное? Или, может быть, не важное, но приятное?

Я подумал, что лучше всего выскочить прямо на следующей остановке, иначе окажешься у черта на куличках.

– Или так…поболтать о пустяках, показать мне свадебные фотографии?

Я выдвигал предположения, призванные продемонстрировать, что я готов к любым, даже самым изощренным пыткам и издевательствам.

– Я к тебе возвращаюсь, - тихо сказала Лиза, лишь только она отогрелась и почувствовала себя способной произнести фразу, не стуча зубами от холода.