Тайны донских курганов

Моложавенко Владимир Семенович

— Пейте, молодой человек, — говорила доброхотная хозяйка, — чего вы боитесь? Это и мы, бабы, пьем стаканами, трехлетние дети у нас пьют его, как воду.

Я до этого времени не знала еще вкуса вина и потому с большим удовольствием пила донской нектар. Хозяйка смотрела на меня, не сводя глаз: «Как мало походите вы на казака! Вы так белы, так тонки, так стройны, как девица...».

Не подозревала жена полковника своей правоты!

Зато после этого разговора Дурова уже не находила удовольствия оставаться в семье полковника. С утра до вечера — и в непогоду — бродила по полям и виноградникам. Даже вознамерилась было уехать в Черкасск, если бы не возвратился полковник: предстоял новый поход. Полковник представил Александрова-Дурову офицерам, сказал им, что он будет их спутником.

Вместе

с Атаманским полком Дурова ушла в Гродненскую губернию, а там завербовалась в Конно-Польский уланский полк. В казачьи войска зачислить ее не могли: «дворянин-доброволец» не был казаком по происхождению.

Позднее Надежда Дурова участвовала во многих баталиях 1812 года. Под Гутштадтом она, рискуя жизнью, спасла жизнь раненого офицера — поручика Финляндского драгунского полка Панина. В бою у Гейзельберга граната разорвалась под самым брюхом ее лошади, но Дурова вышла из боя живой. Под Фридландом она спасает еще одного раненого улана, и генерал Каховской заметил ей, что храбрость ее сумасбродна: бросается в бой, когда не должно, ходит в атаку с чужими эскадронами. На Бородинском поле она получила контузию. После этого она произведена в поручики и стала ординарцем Кутузова.

В отставку Дурова ушла в 1816 году. Поселившись сначала в Сарапуле, а затем в Елабуге, Дурова взялась за перо. «Записки» ее высоко оценили А. С. Пушкин и В. Г. Белинский. Написала она также роман «Гудишки», ряд повестей, рассказов, баллад и литературно-критических заметок. Вполне вероятно, что сюжеты некоторых ее произведений тесно связаны с теми впечатлениями, которые остались у Дуровой от жизни в Раздорской станице.

До последних дней своей жизни не признавала она своей принадлежности к женскому полу. Хорошо знавшая Дурову А. Я. Панаева (Головачева) так описывала ее: «Она была среднего роста, худая... Волосы были коротко острижены и причесаны, как у мужчины. Манеры у нее были мужские: она села на диван... уперла одну руку в колено, а в другой держала длинный чубук и покуривала» [12] .

12

А. Я. Панаева (Головачева). Воспоминания. М., 1956, стр. 62-63.

И всю жизнь Дурова не снимала с себя офицерского мундира, до самой смерти тосковала по дымку походных костров, поскрипыванию седел, удалым солдатским песням и свисту лихих казачьих клинков.

Умерла Дурова в Елабуге, в 1866 году. Хоронили ее с воинскими почестями. На могильной плите, открытой уже в 1901 году, начертали такой текст:

«Надежда Андреевна ДУРОВА

по велению императора Александра —

корнет Александров.

Кавалер военного ордена.

Движимая любовью к родине, поступила в ряды Литовского уланского полка. Спасла офицера, награждена Георгиевским крестом.

Прослужила 10 лет в полку, произведена в корнеты и удостоена чина штабс-ротмистра.

Родилась в 1783 г. Скончалась в 1866 г.

Мир ее праху! Вечная память в назидание потомству ее доблестной душе!».

В сентябре 1962 года, когда страна отмечала 150-летие Отечественной войны, на могиле Дуровой в Елабуге был открыт памятник. Думается, что по праву должен быть сооружен памятник ей и в Раздорах, там, где начиналась солдатская молодость «кавалерист-девицы».

Такова гусарская баллада о славной и храброй русской женщине...

Неизвестные акварели Сурикова

Род мой казачий, очень древний...

В. И. Суриков

Когда Ермак Тимофеевич отправлялся в Сибирь отвоевывать у татарского хана Кучума «страны полунощные», богатые «мягким золотом», был у него в войске есаул по фамилии Суриков.

Сам-то

Ермак родом не из донских казаков. Дед его, Афанасий Аленин, был посадским человеком в Суздале. А внук Аленина — Василий Тимофеевич — служил кашеваром у бурлаков на Волге, за что и кличку получил «Ермак» (в ту пору называли «ермаком» большой артельный котел). Опостылел каторжный труд на стругах, бежал Ермак от нужды и произвола на Дон, охранял от чужеземцев русские земли, отличился. Казаки Качалинской станицы избрали его своим старшиною. С той поры и стали считать его донцом.

Уходил Ермак с дружиной на Волгу, а потом и в Сибирь из Раздорской станицы. Сказывают, что не только есаул Суриков был из раздорцев, но и другие сподвижники атамана — Иван Кольцо, Никита Пан, Богдан Брязга. В ту пору много славных людей из Раздорского городка вышло. Оно и не мудрено: были Раздоры, почитай, столицей казачьей вольницы...

И еще сказывают, что на Иртыше был есаул Петр Суриков с Ермаком рядом, чудом смерти избежал. Исправно нес он потом караульную службу. Уже не сам, а с сыном — тоже Петром. Случилась как-то сеча, выбили татары Петру-младшему глаз стрелою из лука. Отныне, чтоб не путать отца с сыном, прозвали младшего Петром Кривым.

У Петра Кривого был сын Иван и внук Василий, а у Василия — тоже сын Иван и внук Василий. Самый младший Василий Суриков стал великим художником. И, наверное, не случайно мечтой его жизни стала картина о Ермаке.

Целых триста лет минуло со времени знаменитого похода Ермака в Сибирь, но никто еще из живописцев не решился воспеть подвиг донцов. К тому времени Россия уже знала и оценила такие шедевры Сурикова, как «Утро стрелецкой казни», «Меньшиков в Березове», «Боярыня Морозова», «Взятие снежного городка», но по-прежнему художнику не давали покоя легенды и были о покорении Сибири Ермаком. Много раз начинал набрасывать эскизы и откладывал в сторону. Понимал, надо «все увидеть, перечувствовать самому, ко всему прикоснуться, что хочешь писать». Оставив все дела в Москве, отправляется он в 1891 году сначала в далекую поездку на Урал, а потом и в места своего детства — Сибирь.

И все-таки написать картину о донцах, не побывав на Дону, он не мог. Весной 1893 года художник пишет матери и брату:

«Мы, дорогие мама и Саша, нынешнее лето едва ли будем в Красноярске, так как для картины нужно ехать на Дон к казакам... Не знаю, каково будет на Дону, да очень нужно там быть. Ничего не поделаешь! Лица старых казаков там напишу».

На Дон Василий Иванович выехал в мае 1893 года. Остановился он в станице Раздорской в доме казаков Шуваевых. За два месяца побывал во многих станицах и хуторах, беседовал с казаками, наблюдал и изучал их жизнь. Здесь Суриков нашел то, что искал: натуру для Ермака и его сподвижников.

4 июня 1893 года художник сообщал: «Мы проживаем теперь в станице Раздорской — на Дону. Тут я думаю найти некоторые лица для картины. Отсюда, говорят, вышел Ермак и пошел на Волгу и Сибирь... Написал два лица казачьих, очень характерные, и лодку большую, казачью. Завтра будет войсковой станичный круг. Посмотрим, что там пригодится. Начальство казачье оказывает мне внимание».

Отдавал он дань и знаменитым раздорским винам, сообщая между прочим:

«Ну, Саша, какое здесь настоящее виноградное вино, 60 копеек две бутылки (кварта). Отродясь такого не пивал! Выпьешь стакан, так горячо проходит, а сладость-то какая! В г. Москве ни за какие деньги не достанешь — сейчас подмешают...» [13] .

13

Еще за сотню лет до того, как Суриков попал в Раздорскую станицу, донские вина были широко известны в России и славились отменными качествами. В XVIII веке боярин Пафнутий Киврин, заметив непорядок в Черкасской крепости, доносил царю: «Пушек на башнях немного, и думно мне, что донские казаки их пропили, ибо они великие бражники, да им от того страху мало, что пушек недочет — никто на их город не полезет. Кому, государь, придет охота смертная в осиное гнездо лик и браду пхать?..».