Тайны Древнего Лика
Шрифт:
Сидящие в отдалении жрецы зашевелились, выходя то ли из комы, то ли из транса, и начали переговариваться, поглядывая на связанного пришельца. Притворяться пребывающим до сих пор в отключке не имело смысла, и Торнссон не стал притворяться. Он понимал, что шансов уцелеть у него маловато, и дело рано или поздно придет к известной, роковой для него развязке. Поэтому открыто смотрел в их жесткие, похожие на маски, лица и жалел, пожалуй, только о том, что так и не помирился с Лу Хольц. И еще он очень не желал мучительной смерти. Хотя все здесь зависело
«Да что ты все о грустном да о грустном, – осадил себя пилот. – Может, они нормальные парни: врежут разок по голове дубиной, только посильнее, чем давеча, – и дух вон».
Жрецы, безусловно, заметили, что он пришел в себя. Один из бритоголовых поднялся, неторопливо направился к дальнему углу – и исчез из виду. Вероятно, там находился проход, ведущий в какие-то кулуары. Через минуту-другую он вернулся, держа на повернутой вверх ладони какой-то предмет.
Когда бритый, провожаемый взглядами остальных жрецов, подошел ближе, пилот понял, что это оранжевая миска, разрисованная черными геометрическими узорами.
Воины, стоящие в ногах Торнссона, уже не казались спящими. Они сложили на пол свое нехитрое наступательно-оборонительное оружие, и один из них принял миску из рук бритоголового. А другой, без каких-либо признаков обходительности ухватив пилота за плечи, придал его телу сидячее положение. И руки свои не разжимал. Миска оказалась у лица Торнссона. В ней темнела какая-то жидкость, от которой исходил не очень сильный незнакомый запах. Пилот не сказал бы, что этот запах неприятен, – но предлагаемое питье явно не было ни чаем, ни пивом, ни тоником.
«Напиток смерти? – подумал пилот. – Порция местного ядовитого зелья?»
Он не тешил себя мыслью о том, что ему предлагают просто утолить жажду или, к примеру, выпить на брудершафт. И понимал он, что отвертеться ну никак не удастся, и ни в коем случае не минует его чаша сия… точнее, миска сия…
Тем не менее покорно принимать смерть он не собирался и готовился оказать сопротивление. Вероятно, бритоголовый все прочитал в яростном взгляде Свена. Потому что тут же изобразил губами, что пьет, а потом, наклонив голову набок, подложил сомкнутые ладони под ухо и на мгновение закрыл глаза.
«Ага, усну. – Пилот саркастически усмехнулся. – Вечным сном. Покойся, мол, с миром…»
Он отрицательно качнул головой и сказал:
– Пей сам, амиго. Пей, а я посмотрю.
Повторяя пантомиму бритоголового, Торнссон продемонстрировал процесс поглощения местного напитка, повел подбородком на индейца и повторил:
– Пей.
Бритоголовый оказался понятливым. Забрав у воина миску, он отхлебнул из нее и показал язык. Язык был коричневым.
«Ладно, – подумал Свен. – Поверим. Будем считать, что это снотворное. Решили меня усыпить, чтобы не иметь лишних проблем. В конце концов, если бы они хотели меня прямо тут укокошить, то
– Давай, – сказал он бритоголовому. – Выпью за приятное знакомство и здоровье всех присутствующих. И свое тоже.
Бритоголовый, молча и внимательно глядя на пилота, вновь передал миску воину. И Торнссон сам потянулся к ней.
Напиток оказался прохладным, терпким и чуть солоноватым. И совершенно незнакомым на вкус. Торнссон выпил его до конца, посмотрел на жрецов, которые наблюдали за происходящим, прислушался к своим ощущениям. Ничего, кажется, не изменилось, и все так же болела голова.
Пилот провел языком по губам, перевел взгляд на бритоголового.
– Доволен, амиго? Какие-то претензии ко мне име…
Он не договорил, потому что язык вдруг словно разбух и одеревенел.
«Что за…» – неоконченная мысль тоже словно одеревенела.
И в то же мгновение все исчезло.
12
«Бом-м-м…» – донесся откуда-то из глубины сочный звук колокола.
И этим звуком был воссоздан мир. И он, Леопольд Каталински, был воссоздан в мире. Он не сомневался в том, что перенесся в прошлое Марса.
Сквозь зелень листвы над головой виднелось небо с пушистыми клочками облаков – темно-синее, с рыжинкой, небо, почти похожее на земное. Слегка покачивались большие шарообразные белые цветы на длинных стеблях – ни дать ни взять мячи, насаженные на кончики шпаг. На ветке сидела сизая птица и сосредоточенно копалась клювом под собственным крылом. Неведомый колокол больше не напоминал о себе, и вокруг слышался только тихий шелест узорчатых листьев на слабом ветерке, полном незнакомых ароматов.
Мысленно сосчитав до трех, Каталински сел. Подвинулся и посмотрел на то, что было его ложем. И тут же оглянулся, вскинув голову, потому что услышал донесшиеся сверху новые звуки. Проводил взглядом улетевшую птицу, чуть расслабился и продолжил осмотр места, в котором очутилась пешка, переставленная рукой шахматиста.
Пространство под невысокими деревьями и цветами было сплошь выложено знакомыми золотыми плитками с черными силуэтами странного зверя – вавилонского дракона с врат богини Иштар. Сирруша… Нет, совсем не так именовалось это существо, и никогда не водились такие создания в окрестностях Вавилона – теперь Каталински знал это совершенно точно.
Но неважны были сейчас все эти плитки с драконами, и неважно было, что и деревья, и цветы прорастают словно прямо сквозь золотую поверхность… Главное состояло в том, что он только что лежал тут, под деревьями, не на этом золотом покрове, а на желтом полупрозрачном упругом коврике. А значит его, Леопольда Каталински, забрали из Истока и каким-то образом доставили сюда. Перенесли, перевезли, телепортировали, распилили на кусочки и вновь соединили или сделали что-то еще – опять же, не суть важно. Главное – он здесь, и знает, что делать дальше.