Тайны финской войны

Соколов Борис Вадимович

«Содержатся пленные очень хорошо, и здесь главная заслуга принадлежит фельдмаршалу Маннергейму. В первые моменты войны потрясенные и возмущенные чудовищным нападением большевиков финны склонны были к жестокому и мстительному обращению с пленными. Главное командование сразу же остановило (иногда очень суровыми мерами) подобное обращение и дало своей армии лозунг: «Чем больше пленных перейдет к нам и чем человечнее мы с ними будем обращаться, тем скорее брошенные под пулями чекистов против нас русские люди прозреют и обратят свои же штыки против советской власти». Сейчас отношение к пленным в высшей степени человечное… Надо отдать честь и должное финляндцам, которые в условиях бедности средств и военных лишений сумели обеспечить пленным теплую и сытную жизнь».

Вероятно, и позднее могло случаться, что отдельные бойцы добивали раненых неприятеля в ожесточении боя. Вот уже знакомый нам П.

Шилов рассказывает, как один из его товарищей заколол раненого снайпера — «кукушку» (в действительности, скорее всего наблюдателя), за что, правда, Шилов и другие поругали его «за жестокость». Наверняка аналогичные эпизоды были и в финской армии. Однако это были именно единичные случаи. Одному или даже нескольким финским солдатам было просто не под силу уничтожить сразу всех 120 тяжелораненых, оставленных советской 18–й дивизией. Тут требовался чей-то при — каз, хотя бы командира батальона или роты. Зачем было финнам отдавать такой приказ? Чтобы потом подвергнуться беспощадному взысканию со стороны Маннергейма или даже военно — полевому суду? Ведь 18–я дивизия погибла в окружении не в первые, а в последние дни войны, когда жестокость уступила у финнов место трезвому расчету. Как раз тогда финское командование формировало из пленных Русскую Народную армию и очень надеялось на помощь Англии и Франции. Если бы о расправе над беспомощными советскими ранеными стало широко известно, это подорвало бы не только боевой дух РИА, но и симпатии к Финляндии среди западной общественности. Нет, не было у финнов ни эмоциональных, ни каких-либо внешних причин добивать 120 советских раненых в конце февраля 1940 года. Зато у советской стороны определенные резоны имелись.

Как утверждал корпусной комиссар Вашугин, штаб 18–й дивизии и, в частности, руководители особого отдела чекисты Московский и Соловьев настойчиво добивались разрешения на выход из окружения. Возможно, увидев, что выполнить требование командования армии об эвакуации раненых никак не удастся, они предпочли их уничтожить, чтобы не оставлять противнику «языков», а потом свалить всю вину на финнов. А может быть, Московский и Соловьев получили на этот счет указания свыше по линии НКВД? На все эти вопросы может дать ответы поиск в архивах.

Отмечу еще, что до гибели 18–й дивизии финны, по крайней мере, один захваченный советский лазарет показывали иностранным корреспондентам: вот в каких плохих условиях содержались раненые и как им теперь хорошо в финских госпиталях. Не исключено, что советское руководство опасалось повторения подобных неприятных для него демонстраций и отдало секретное распоряжение уничтожать раненых в случае, если будет невозможно вынести их из окружения.

Затем связывать приговоренных к казни колючей проволокой — это как раз чекистская манера. Именно так изуверски были скручены руки у польских офицеров, расстрелянных весной 40–го в Катыни. Может быть, и комбрига Кондрашева поторопились расстрелять, потому что он был нежелательным свидетелем того, кто именно уничтожил раненых?

Странно также и то, что по поводу гибели 120 раненых советской стороной не было проведено ни следствия, ни судебно — медицинской экспертизы. Не использовали этот факт и в пропагандистских целях. И почему финны, если они совершили это преступление, не позаботились хоть как-то скрыть его следы, захоронить или спрятать трупы? Думаю, что финны ограничились прочесыванием занятого района обороны Леметти — южное и даже не обнаружили добитых раненых.

Отмечу также, что в 1941–1945 годах в Финляндии было гораздо больше советских пленных — 68 тысяч. На страну это легло непосильным бременем. Для сравнения: это то же самое, как если бы в Советском Союзе в плену оказалось 3,5 миллиона финнов. Тем не менее смертность пленных красноармейцев в Финляндии была значительно ниже, чем в Германии. Хотя в первую военную зиму 1941/42 года им пришлось очень нелегко. Александр Оз, один из немногих советских пленных, оказавшихся после окончания Второй мировой войны на Западе, вспоминал хлевы — бараки, голод и жестокое обращение финнов с пленниками в лагерях в Восточной Карелии. Только к красноармейцам — карелам финские охранники относились хорошо, как к представителям родственного народа. Именно карелы становились надсмотрщиками в лагерях и часто избивали пленных резиновыми палками. Оз свидетельствует: «Люди зверели. Началась жестокая, смертельная борьба за жизнь, за кусок хлеба, за гнилую картофелину…» Многие умирали от голода и болезней. Однако надо признать, что в отличие от немцев, в начале войны сознательно моривших пленных голодом, финны всегда пленных кормили. Каждому выдавалось в день 200 г. хлеба, в обед — 750 г. баланды из мерзлой картошки и свеклы, в ужин — 750 г. сваренной на воде финской каши «пуры». Что и говорить, паек скудный, но даюший все-таки возможность выжить. Весной же 1942–го положение пленных вообще улучшилось. Большинство из них отправили

батрачить у местных крестьян, которые за работу кормили их вполне сносно. Побеги случались редко: шансов пробраться к фронту по лесам и болотам, по сути, не было. Из 68 (по другим данным 64) тысяч советских пленных в Финляндии в 1941–1944 годах умерло 19 276 человек, или около 30 % (для сравнения — в Германии в тот же период умерло две трети советских военнопленных). Смертность же финнов в советском плену в период Великой Отечественной войны была вдвое ниже: из 2475 человек умерло 403, что составляет около 16 %. Конечно, эти цифры печально сравнивать со смертностью пленных в «зимнюю войну». В 1939–1940 годах умерших было на порядок меньше, и срок пребывания в плену исчислялся всего несколькими месяцами. Кормили пленников «зимней войны» значительно лучше, чем в «войну — продолжение». Смерть от истощения им, по крайней мере, не грозила. Однако в СССР немногочисленные финские пленные питались лучше. Тогда умерло 111 советских военнопленных, или около 1,9 % от общего числа, и 13 финских — примерно 1,5 %.

Сравнивая положение советских пленных в Финляндии в период «зимней войны» и в 1941–1944 годах, необходимо учитывать не только их численность, но и одно важное политическое обстоятельство. В 1939–1940 году финны всерьез рассматривали план по формированию из пленных антисоветской армии и даже начали претворять такой план в жизнь. В 1941–м ситуация стала принципиально иной. Созданию военных формирований из пленных красноармейцев противодействовала союзная Финляндии Германия, рассчитывавшая уничтожить Россию как государство. В то же время финны собирались присоединить Восточную Карелию, и отсюда — привилегированное положение военнопленных — карелов.

Но вернемся к действующим армиям противников.

Соединения 8–й армии понесли тяжелые потери. 168–я стрелковая дивизия кроме трех своих батальонов, уничтоженных в Рускасет, потеряла 7 тысяч убитыми, ранеными и пропавшими без вести. 18–я стрелковая дивизия недосчиталась 12 тысяч человек, а 34–я танковая бригада — 1800. Это — г по официальным донесениям. В действительности потери были еще больше. Ведь штаб 15–й армии подсчитывал общее число убитых, раненых, больных и пропавших без вести простым вычитанием численности личного состава дивизий на начало и конец войны, без учета пополнений. Штабы 18–й и 168–й дивизий не учитывали потери трех батальонов 402–го и 462–го стрелковых полков, переданных в январе в 18–ю дивизию. Штаб последней посчитал их «чужими», а штаб 168–й — «выбывшими из состава дивизии». Известно только, что лишь в районе гарнизона Леметти — южное было обнаружено более 1600 трупов, а всего, по неокончательным данным штаба 15–й армии, окруженные гарнизоны потеряли около 3,5 тысячи человек убитыми.

Но и финнам их победы дались отнюдь не бескровно. Части 13–й финской пехотной дивизии, вынесшие на себе основную тяжесть боев в Приладожской Карелии, потеряли 1171 человека убитыми, 3155 ранеными и 158 пропавшими без вести. Приданные 13–й дивизии части и подразделения (64–й пехотный полк, егерские, партизанские и специальные батальоны, саперные роты) недосчитались еще 924 убитыми, 2460 ранеными и 102 пропавшими без вести. Части 12–й пехотной дивизии, участвовавшие в боях против левофланговой группировки 56–го корпуса, тоже понесли немалые потери. 36–пехотный полк недосчитался 253 убитыми, 763 ранеными и 67 пропавшими без вести, а 35–й пехотный полк — 261 убитыми, 470 ранеными и 27 пропавшими без вести. Всего же 12–я пехотная дивизия, главные силы которой действовали на лоймоловском направлении, вместе с приданными частями и подразделениями, потеряла 1458 человек убитыми, 3860 ранеными и 220 пропавшими без вести.

Но вернемся к действующим армиям противников. Только в начале марта советским войскам, сражавшимся у северного побережья Ладожского озера, удалось достичь некоторых успехов. 3–го числа части 37–й мотострелковой дивизии после упорного боя заняли остров Зуб. После этого штаб 15–й армии разработал план новой операции по захвату острова Максиман- саари. 6 марта после часовой артиллерийской подготовки 1–й батальон вместе станковой ротой двинулся в атаку. Десантники на лыжах шли за танками, а часть из них сидела на броне. К исходу дня Максиман — саари был полностью очищен от противника. Потери бригады были гораздо меньшими, чем в предыдущих неудачных операциях: 52 убитых и 96 раненых. Вот что сообщал в Ставку штаб 15–й армии:

«Противник оборонял острова… следующими силами:

а) Максиман — саари — 4–я рота 39–го пехотного полка, усиленная 4–6 станковыми пулеметами, 4–6 минометами и одним орудием;

б) Петя — саари — две роты 38–го пехотного полка, усиленные 6–8 станковыми пулеметами;

в) Паймион — саари — 4–я рота 38–го пехотного полка с 3–5 станковыми пулеметами, 2–3 минометами и 2 орудиями ПТО.