Тайны и судьбы мастеров разведки
Шрифт:
Конечно, Филби действует в соответствии с инструкциями и при поддержке советских разведчиков. Но насколько глубоко, как сказали бы на театре, проникновение в образ, артистизм. Конечно, между нашим ремеслом и лицедейством есть что-то общее! По большому счету, и то, и другое — искусство. Но кто же станет упрекать великого акгера в обмане, в шарлатанстве или чем-нибудь подобном? В профессиональном плане Филби отличался необычайным даром перевоплощения, в жизни — искренностью и нетерпимостью ко лжи. Вот вам и ответ на ваш вопрос.
Кстати, в Испании у Филби случился большой роман, о котором, возможно, нигде не писали.
—Как складывались ваши отношения и какой характер они носили?
— Ну, во-первых, я тщательно готовился к работе с ним. Предварительно я внимательно изучил его дело. Все его тома мы хранили в сейфах отдела, а не в архиве. Кстати, только благодаря этому до них не добрался Олег Гордиевский. Ведь именно через архив он сумел выйти на материалы, подтверждающие связь с советской разведкой двух других членов «кембриджской пятерки». И потом все это выдал англичанам.
Конечно, Ким какое-то время изучал меня. А я поначалу волновался. Но наши отношения сложились относительно легко. Свыше трех лет я поддерживал с Кимом еженедельный контакт на рабочем уровне. Такова была договоренность. И целью ее было решение различных вопросов, касавшихся участия Филби в работе разведки. Другой моей задачей было обеспечение безопасности Кима. Помимо прочего, мы просто-напросто стремились окружить его заботой и вниманием, решать вопросы материального обеспечения, организации отдыха. Я нисколько не преувеличу, если скажу, что за время наших контактов — как рабочих, так и неформальных — у нас сложились не просто нормальные отношения взаимного уважения, а по-настоящему дружеские.
— Что дает вам основания говорить так?
— Ну, во-первых, доверительность в отношениях. Они — Ким и его жена Руфина Ивановна Пухова-Филби — могли говорить со мной о вещах, которые не предназначались для чьих-либо еще ушей — к примеру, о внутрисемейных отношениях. В Костроме, во время нашей совместной поездки на теплоходе, они, помню, даже показали мне скамейку, на которой Ким некогда объяснился в любви будущей супруге.
А во-вторых, я чувствовал, что Филби испытывал чувство душевного комфорта, убедившись в нашей эмоционально-психологической совместимости.
— Вы говорите, что можете достаточно точно воспроизвести его психологический портрет. К какому психологическому типу в большей мере тяготела его натура — к холерику, сангвинику, флегматику, меланхолику?
— К сангвинику. Это был очень живой, деятельный человек.
— Сангвиник, несмотря на живость, в достаточной степени человек благоразумный. Биография же Филби наводит на мысли о присутствии в его характере некой доли авантюрности.
— Ну, кое-какие авантюрные складочки в его душе были. А как же без них. Ведь что такое разведка? Это пре жде всего риск. На него нужно идти. Без авантюрности в характере человека, пусть даже в зародышевом состоянии, трудно надеяться на его успешную работу в разведке.
Кстати, об авантюрность, я бы даже сказал,
А что такое безопасность в такой ситуации? Это прежде всего пресечение утечки информации о планах. От имени руководства была направлена закрытая шифровка по всем точкам, в которой указывалось на необходимость принятия дополнительных мер безопасности.
Вопрос, однако, не ставился так, что я должен был ходить за Филби по пятам и постоянно под держивать его—не свалился бы случайно за борт или что-нибудь в этом роде. Нет, он был совершенно дееспособным человеком. Но все-таки его физическая безопасность также была предметом моей заботы.
И вот доплыли мы до Астрахани. На катере бывшей Волжской военной флотилии завели нас во впадающую в Волгу речку с названием Болда. Решили пообедать на приволье, разумеется. Был там и осетр, и икра, и уха, и все, что к этому обычно прилагается. Ким по этой части всегда был не против.
После обеда искупались, и не раз. И вдруг я смотрю — Ким вразмашку поплыл на другой берег. Река-то не широкая, но с довольно быстрым течением. Я ведь только на какой-то момент отвлекся. Кричу: «Ким! Куда? Вернись!» Л его уже еле слышно: мол, не обращай внимания. И вот тут-то я по-настоящему испугался. Поплыл за ним, замахал руками что есть силы. А течение дает о себе знать. Приближаюсь к нему. «Ким! Вернись!» А он: «Не трогай меня. Я в колледже был чемпионом по плаванию»... Но ведь этот чемпион в его тогдашнем солидном возрасте и зарядки-то никогда не делал...
А ведь случись что — мне бы голову снесли. Ну, не в прямом смысле, но неприятности были бы большие.
Но вообіце-то Ким был крайне тактичным человеком и старался делать все для того, чтобы из-за него неприятностей у меня не было. Случилось нечто подобное лишь раз. И даже не сам Ким был тому причиной, а его родственники. Я всего не могу рассказывать.
Скажем так: кто-то из членов его семьи нарушил наши договоренности относительно режима безопасности. Об этом стало известно моему начальству, мне сделали серьезное замечание. Я аккуратненько довел все это до сведения Кима. Естественно, я не жаловался ему, но сделал это, так сказать, в профилактических целях. Уж поскольку режим существует, его следует соблюдать. Ведь он был введен не потому, что нам не хотелось, чтобы Филби и его семья бесконтрольно передвигались. Так вот тогда Ким был сильно взволнован происшедшим и захотел за меня заступиться.
Сказал: «Виктор, если у тебя неприятности, я позвоню Юрию Владимировичу Андропову».
— Понятно, что разведчик такого калибра, даже благополучно вывезенный в Москву, должен был на первых порах соблюдать конспирацию. Интересно, пользовался ли он гримом, выбираясь в город?
— На первых порах — да. Мне как-то рассказывали об этом. Но при мне грима уже не было. Поначалу он передвигался на машине, обязательно с сопровождением. Но уже во время нашего знакомства Ким один или с супругой спокойно гуляли по паркам, без того чтобы кто-то из нас досаждал им своей опекой.