Тайны Иллирии. Брак с летальным исходом
Шрифт:
Мне доводилось слышать и такое. Даже те, кто присутствовал на том злополучном вечере, в один голос утверждали, что видели торжествующую улыбку на моем лице, когда я бросилась к умирающему с тщетной надеждой ему помочь.
О гибели третьего мужа я предпочитала не вспоминать вовсе.
– Я прошла обучение на помощника аптекаря лишь в прошлом году, – устало возразила господину дознавателю, но тот оставил мои слова без внимания.
– Со сведениями касательно вашего первого супруга пришлось повозиться. Но кое-что найти все же удалось. Желаете послушать?
– Нет, –
– Как скажете. – Господин дознаватель равнодушно пожал плечами. – Три убийства или четыре, в вашем случае – не все ли равно? Все они далеки от трагических случайностей. – Он сделал ударение на последних словах. – Которыми вы, вероятно, хотели бы их представить. Удивительно, что вы не привлекли внимания представителей отдела магического контроля раньше.
Не дав мне вставить ни слова, законник откашлялся и произнес громко и четко:
– Госпожа Фаринта Ридберг, вы обвиняетесь в убийстве лорда Эдвина Осси, а также в убийстве господина Грэхема Ридберга, господина Лайнуса Честера и почтенного господина Веритаса посредством ментального воздействия. Как вам известно, использование подобного рода магии карается смертной казнью. Вас сожгут на рассвете на Ратушной площади.
Огласив приговор, господин дознаватель повернулся, не дожидаясь моей реакции, и, заложив за спину руки в толстых перчатках, вышел из камеры. Молчаливые охранники последовали за ним. Дверь захлопнулась с громким стуком, который показался мне похожим на выстрел, пронзивший навылет.
Я обхватила себя руками, силясь унять дрожь. Все кончено. Эдвин, человек, которого я любила, был моей робкой надеждой на счастливую жизнь. Надеждой, которую судьба жестоко и безжалостно отняла, растоптала копытами по каменной мостовой. Я не успела еще в полной мере осознать случившегося, и, вероятно, мне уже не представится такой возможности.
Может, оно и к лучшему.
Городская тюрьма, одно из старейших зданий в городе, была устроена из рук вон плохо. От стен шел промозглый холод, и тонкий шелк платья не согревал озябшего тела. Я видела, как от моего дыхания в воздухе образуется облачко пара. Тепло, казалось, уходило вместе с самой жизнью. У меня не хватало сил его удерживать.
Я словно замерла, застыла, холодная и бледная, как восковая кукла. Казалось, все мое существо сковала ледяная корка. Такой, бесчувственной и замерзшей, я могла только ждать разрешения страшной ситуации, развязки.
Погруженная в себя, я просидела на кровати без движения до самого рассвета, глядя, как постепенно становятся ярче квадраты света, проникающего внутрь через зарешеченное окошко. Часы на площади, где, вероятно, уже шли приготовления к моей казни, пробили сначала четыре, а затем пять, шесть и семь раз. Незадолго до восьмого удара в камеру вошли уже знакомые мне законники в сопровождении крупной высокой женщины, также одетой в форму дознавателей. Через ее руку было перекинуто грубое серое рубище – тратиться на одежду для тех, кто в скором времени будет сожжен, в судебном управлении считали излишним.
Коротко переглянувшись, законники повернулись и вышли из камеры. Повыше натянув
Женщина сноровисто расстегнула корсет, стараясь как можно меньше соприкасаться с моей обнаженной кожей. Вцепившись железной хваткой в запястья, она отстегнула сначала один наручник, а затем другой и стянула вниз кружевные рукава. Последняя, пусть даже тонкая преграда между кожей и холодным зимним воздухом исчезла, и я почувствовала себя совершенно беззащитной. Женщина положила руки мне на талию и грубо дернула юбку вниз, освобождая от платья.
– Шаг вперед, девочка, – сказала она. – И туфельки тоже придется снять.
Я послушно выскользнула из белого круга шелка, оставив в центре расшитые мелким жемчугом белые туфли. Совершенно невпопад мелькнула мысль, что – как знать – через некоторое время это же самое платье горожане увидят уже на другой невесте. Интересно, известно ли городскому магистрату, что тюремное начальство приторговывает одеждой и имуществом приговоренных к казни?
Впрочем, я не доживу до того, чтобы это проверить.
– Вытяни руки, – приказала законница.
Рубище, предназначенное для узников, скроили так, что надевать его можно было не снимая наручников. Просунуть голову в горловину, опустить два куска ткани спереди и сзади, подпоясать на талии – и готово. Заметив в моей свадебной прическе гребень с драгоценными камнями, женщина потянулась было вытащить его. Последний подарок Эдвина, еще оставшийся у меня – лишенной привычного мира, одежды, защиты, всего человеческого. И я, собрав все силы, в неожиданном для себя порыве дернула головой, уворачиваясь от рук законницы, и отскочила в сторону так, чтобы оказаться к ней лицом.
Женщина отшатнулась, словно увидела в моих глазах что-то жуткое и безумное. Ругнувшись себе под нос, она бросила на меня злобный взгляд, но не решилась еще раз протянуть руку.
– Вперед. И помалкивай.
Стража, ожидавшая за дверью, встала по обе стороны прохода, пропуская сначала законницу с моим платьем и туфлями в руках, а затем и меня. Мы долго шли по коридорам, пока не оказались во внутреннем дворе, где меня ждала закрытая карета, похожая на ту, в которой я прибыла сюда. Внутри уже сидел господин дознаватель.
Я постаралась занять противоположный угол как можно дальше от него. Босые ноги совершенно окоченели от ходьбы по камням и заснеженному крыльцу. Я попробовала хоть как-то прикрыть их своим жалким рубищем, но под тяжелым взглядом законника прекратила бесплодные попытки.
«Ничего, скоро согреюсь», – мелькнуло в голове. Мысль эта показалась мне настолько дикой, что я не удержалась от улыбки.
– Не вижу в вас раскаяния, Фаринта, – проговорил господин дознаватель, скривившись в презрительной гримасе.